Это был обычный рабочий вечер посреди фестиваля. Шел последний показ. Я в аппаратной, планирую завтрашний день… И вдруг перед окном пламя. А здание старое, проекционное окошко маленькое — подумала, что пламя на экране. Через время поднимаю голову — опять огонь! Я вскочила — и за огнетушитель… Была уверена, что кто-то просто закурил. Что еще могло случиться в моем «Жовтне»?
Понимала, что если горит под аппаратной, то зрители могут еще не знать о пожаре. Это же «Гегемон» — большой зал. Раций тогда не было, а поднять телефонную трубку и набирать номер — время. Бегу — навстречу охранник. Кидаю ему огнетушитель и – по другим залам, чтобы выводили людей.
Когда я через две минуты вернулась, охрана меня уже не хотела пускать. В аппаратной было темно, стояла сильная гарь. Один из зрителей, решивший мне помочь забрать вещи, отдернул: «Задохнемся».
В «Жовтне» сгорели все мои документы. Уже шла война, а я ездила с луганскими номерами, не было времени поменять. Поскольку часто останавливали, документы возила с собой. Как потом их восстанавливала, не хочу вспоминать. Тогда же еще не знали, что делать с такой категорией населения: я с Донбасса, родилась в поселке Дзержинского, на тот момент это уже была оккупированная территория.
Я знала, что с «Жовтнем» все будет хорошо. Незадолго до пожара у меня порвалась цепочка с крестиком. Они тоже остались в аппаратной. Этот грамм, конечно, потом не нашли, но освященное золото, я уверена, сработало. У других, кстати, из личных вещей ничего не сгорело.
Ирина Самойленко, старший инженер киновидеопоказа в кинотеатре «Жовтень»
«Здравствуйте! Я из кинотехникума, Шахтерского», — раньше после этой фразы в любом кинотеатре говорили «заходи». И в аппаратной обязательно находился кто-то из наших. Кинотехникум под Донецком единственный в Украине выпускал киномехаников. А я в кино хотела с 12 лет! И поступила в него только потому, что в названии было слово «кино».
Тогда кино не смотрела, а читала. Доступно было немногое: дома только телевидение. Но в библиотеке имелись все журналы о кино: первые номера «Кіnо-Колo», журнала «Кіно-Театр»… И библиотекарша, вся такая советская — как же она мне даст журнал на ночь? Просила преподавателя по математике брать на свое имя.
У меня мужской характер, технический. Но история кино — самый любимый предмет. Даже «Войну и мир» читала с удовольствием, потому что знала, что рано или поздно покажут по телевидению и можно будет сравнить, как это сделал Бондарчук и как видела я.
Кассеты покупали в Донецке, за последние. Прочитала, что «Восток-Запад» номинируется на «Оскар» — а это была первая украинская номинация! — и поехала искать. Но смотреть было не на чем. Тогда, помню, мы с однокурсниками направились к одной нашей преподавательнице, ее все боялись, но у нее был новый телевизор. И она нам, представляете, не отказала! Даже помогла видеомагнитофон взять в кинотехникуме.
Церемонию «Оскара» смотрели в общаге на старом-старом телевизоре, поддерживая антенну руками. Но если он ломался, все бросала и летела домой — пропустить было нельзя. А это часа три езды с пересадками. Обратно мама, помню, еще нагрузит баночками, ты идешь с этой тяжелой сумкой, и вдруг, из ниоткуда, обязательно появляется какой-то человек на велосипеде и помогает — совсем как в кино.
Если кто-то из студентов говорил «кинобудка», его отчисляли. У нас — аппаратная. После первого занятия человек пять забрали документы. Преподавали настоящие технические киношники — жесткие. После этого в КПИ мне учиться было скучно: там все только в теории, а разломать и починить проектор, как в кинотехникуме, уже никто не давал.
Семь секунд — именно столько разгоняется маховик в звуковой системе. Это время необходимо учитывать при переходе с одной части фильма на другую. Белые метки в углу кадра — для киномехаников. Появляется первая метка — мы разжигаем лампу, проходит семь секунд, и включаем кинопротяжный тракт. Если киномеханик пропускал переход, его увольняли.
Обрыв пленки во время кинопоказа смерти подобен. Хотя уже цифра, а страх все равно остается. Не забуду, как я первый раз заряжала пленку — не в кинотехникуме, а уже в кинотеатре. Это было на базе отдыха в Приморске. Я долго готовила оборудование — база-то зимой была законсервирована, и вот наконец техники из советской еще киносети привезли какой-то фильм на тарантайке. Первый раз я зарядила пленку неправильно. Но тут же быстро-быстро перезарядила и больше уже не ошибалась.
В детском лагере однажды ребята как-то пробрались в аппаратную — им же все интересно — и перепутали части фильма. Тогда у нас с коллегой «Титаник» сначала потонул, а потом мы снова на нем плыли.
На дне открытых дверей в Карпенко-Карого я плакала. Михаил Ильенко что-то рассказывал, а я не понимала: почему это интересно лишь такому небольшому числу людей? Пришло буквально несколько человек. В КПИ — тысячи студентов, даже в кинотехникуме нас было больше. Я пришла в Карпенко не за дипломом — у меня уже было высшее образование. Наверное, нечто подобное испытывают девушки, когда выходят замуж, это была моя мечта. Так же, как и работа в «Жовтне», кстати. И хотя процесс обучения меня не впечатлил, я была рада провести там четыре года.
Первый кинотеатр, который посетила в столице, был «Жовтень». Тогда днем вместо пар в КПИ я жарила блинчики на Михайловской, а по ночам смотрела здесь по три фильма сразу. По запаху могла отличить каждый зал. Здесь пахло как у бабушки, какой-то чистотой. Ее старая «хатынка», которая все время белится, напоминала мне «Жовтень» — его тоже все время спасали. После ремонта так уже не пахнет.
Всегда хотела поучаствовать в открытии кинотеатра. Инженерский состав понимает, что это значит. Но я не предполагала, что буду открывать «Жовтень». После пожара одно время работала в «Алладине». Как-то на ночном сеансе смотрю, а в окне пламя. Понимаю, это фильм о войне, а руки все равно дрожат. Отходила от этого года полтора.
В маленьких залах, где демонстрируется авторское кино, не едят попкорн. Контролеры рады, когда в большом «Гегемоне» идет «Юность» — тогда и там убирать потом не приходится. Зритель «Жовтня» — самый лучший зритель.
Восемь лет проработала в коммерческом кинотеатре и если пять фильмов в зале видела, то хорошо. А в «Жовтне» отсмотрела все, что по маленьким залам крутилось. В перерывах говорила о кино со зрителями — многие меня знают. В период открытия все ловили и допрашивали: «Что тут перестроили? Что осталось? Ты точно знаешь». Конечно, есть вопросы к тому, что получилось, и все же это лучшее, что могло случиться с кинотеатром.
Вот сейчас могу сесть «за руль», когда все шесть залов перед тобой, но нет того кайфа, как от пленки. Мне больше нравилось быть киномехаником. Киномеханик понимает, что вот там сидит человек, который ждет, чтобы ему вовремя включили свет, чтобы был звук, чтобы были правильно склеены части. Кино — это тайна. И киномеханик ее оберегает. Инженер же мыслит другими категориями: у него дорогущее оборудование, за которое он отвечает.
Раньше смотрела украинское кино как зритель, оценивала его. Сейчас для меня не важна творческая составляющая. Для меня важно, что его становится больше. Наши ребята уже ездят по фестивалям. Думаю, скоро они будут снимать поэтическое украинское кино по всему миру. Мы — маленькая страна, и, к сожалению, окупить свое кино сами не сможем.
Запомнился короткий метр о маленьком уличном кинотеатре. Представьте, на мостовой расставляются стульчики, собираются нарядные зрители, рассаживаются, поднимается занавес — а там разбитый экран. У нас это именно так. Поэтому я мечтаю открывать кинотеатры в маленьких городах и поселках. В Киеве простаивает много оборудования, это вполне возможно.
Из тысячи фильмов всегда попадала на тот, который мне нужен. Если я запутывалась, просто покупала билет в кино и получала ответ. Сейчас такого нет — может тот самый фильм еще не сняли.