«Корвалол, цитрамон, вата, яйца, хлеб», — покупатели часто протягивают фармацевтам помятые листочки с общим перечнем покупок. Встречаются в списках и такие пункты как «таблетки от давления (беленькие)». А их у тебя шесть ящиков! Но ты тихо спрашиваешь: «Коробочку узнаете?» Хотя люди в основном составляют списки не сами: жены пишут мужьям, а бабушки — внукам. То, что у всех врачей неразборчивый почерк — миф
У меня самой каллиграфический почерк. Хотя первое образование медицинское и я, к тому же, левша. А когда пишешь левой рукой, волей-неволей затираешь написанное: иногда ходишь по локоть в чернилах. Я со школы покупаю ручки с тонкими стержнями, но если вдруг не могу отыскать в сумке такую, то скорее буду писать на весу, чем размажу.
Бывает, конечно, заходит человек с рецептом, который не смогли разобрать в пяти аптеках. Но это редкость! Почти в любых каракулях можно «угадать» название препарата: так же как врачей учат фармакологии, так и фармацевтов учат терапии. Схемы лечения — они в голове.
В аптеку приходят покупатели, но отпускают препараты не продавцы. Назвать так фармацевта — значит обидеть.
Юлия Завгородняя, фармацевт
Одна бабушка так размахивала тростью, когда не оказалось эналаприла, что нам пришлось нажать кнопку охраны. Вообще фармацевты, которые непосредственно консультируют и отпускают препараты, сталкиваются со всяким. Ко мне как-то зашел типочек и кричит с порога: «Дайте обезболивающие! Быстрее!» Уточняю, что болит. Он кидает в «мелочницу» три выбитых зуба: «Вот что болит!»
У человека, который болеет, совершенно другое поведение. Оно меняется и тогда, когда заболевает кто-то из близких. Люди в основном не приходят к нам, как в бар, с улыбкой выпить вина. Хотя бывает, что заглядывают и такие. В три часа ночи чего только не ищут в аптеках: и алкоголь, и жвачки, и даже круассаны. Хотя чаще, конечно, ночью прибегают мужчины за контрацептивами или за детским питанием.
Как-то парень упал возле ночного аптечного окошка. Я вызвала скорую, но не вышла. Это запрещено по регламенту. Выйдешь — тебя ударят по голове и ограбят аптеку. Люди вообще считают, что аптеки почти банки: в них миллионы. На моей памяти два раза выносили все, слава богу, без жертв.
В больнице часто спрашивали, почему у вас такая желтая вата, некачественная? В аптеке вон, белоснежная продается. Сегодня если покупатели разводят руками, как рыбаки, вспоминающие об улове, и не могут вспомнить название, то я знаю точно: речь об этой самой «Белоснежке». Она продается не в рулоне, а большим «мешком», и это почему-то очень нравится покупателям. Хотя «Белоснежка», в отличие от «желтой больничной» ваты нестерильна.
По шагу, от ящичка к ящичку — так за день фармацевт проходит километры. А еще сто раз присесть или забраться по лестнице за памперсами — они объемные, поэтому, несмотря на то, что их часто берут, хранятся поодаль.
Быть медиком и фармацевтом — это работать сутками или сменами. Потому что помощь людям нужна круглосуточно. Но у нас страна несчастных врачей и таких же пациентов. Знаете, как выглядят спецучреждения для людей с инвалидностью в Германии? Это милые «пряничные» домики с цветущими вазонами. И пациенты живут каждый в своей комнате, которую они обустраивают по собственному вкусу, хоть обклеивают стены газетными вырезками в три слоя: это их личное пространство. Они остаются свободными, находясь под круглосуточной опекой. Как выглядят интернаты и больницы у нас, знают все. Вот такая же разница существует между условиями существования наших врачей и западных. Поэтому молодые талантливые специалисты уходят из профессии — хирурги в мореплавание, а терапевты в салоны красоты.
Еще в садике я заявила, что буду врачом. Но семья у меня была творческая: папа — фотограф, брат — хореограф, поэтому родители не поддерживали этого. Я закончила художественную школу, но все равно пошла в медицинский. Похожим образом в свое время поступил и мой папа: его отец и дед были в чинах, и в больших, но он решил снимать. А я хотела спасать людей.
Выходишь после суток из детской реанимации, а там новый день, и светит солнышко. Но ты не помнишь, ни криков родителей, которые только что угрожали тебе прокуратурой, не помнишь, какая у тебя мизерная зарплата… Перед глазами эти пухленькие ручки, на которых сложно найти венку, и радость, что ребенок начал дышать! Мы, всей нашей бригадой, сегодня снова это сделали.
О том, что «люди Х» реально существуют, узнала в медико-генетическом центре. Не забуду этого ребенка: он был очень смуглый, почти оранжевый, с ярко-голубыми глазами и седым ирокезом. Очень красивый. Но, главное, он сильно опережал сверстников в развитии, казалось, бицепсы годовалого мальчика растут сами по себе.
Наблюдая за людьми, еще в институте начала ставить спектакли. Это был живой человек, которого я «распяла» на металлическом каркасе. Так он отстоял весь полуторачасовой спектакль, пока в металлической клетке за спиной разыгрывался конфликт между мозгом главного героя — это такой коренастый большой мужик – и тонкой душонкой, которая ему вечно перечила. Премьера прошла в Севастополе: нас хорошо приняли, но на поклон я, как обычно, не дошла — очень устала. Но потом мы все же отправились на набережную отмечать успех. И тут с верхнего уровня старого пирса летит парень! Я побежала оказывать первую помощь. Последнее, что помню, как пыталась его осмотреть. Как потом рассказали, парень находясь в психомоторном возбуждении, столкнул меня еще ниже, на пролет. Очнулась с переломом основания черепа.
Мой мозг отказывался принять реальность: то, что я с красным дипломом лежу в палате и не понимаю значения половины слов, которые мне говорят. Училась заново всему. Тогда же, вопреки, начала зубрить фармакологию — а это непросто и для здорового — очень большие объемы информации. Как потом поняла: мне самой довелось пережить то, что я до этого ставила на сцене. Чтобы вернуться в профессию и к творчеству мне понадобился год.