Когда летишь между шестнадцатиэтажек Троещины, отчетливо чувствуешь, как просыпается город. Это особенный запах: здесь жарятся оладушки, там варится кофе… При взгляде с воздушного шара все районы Киева прекрасны. Но улицы видятся по-другому — другие масштабы
Поэтому сначала, чтобы сориентироваться, даже звонил живущим по курсу полета друзьям.
В Киеве душевные крыши. Я не говорю о новых пентхаузах, хотя там тоже встречаются приметные мансарды с качелями и мангалами. Но самодельные домики Карлсона душевнее: поломанные диваны на старых выцветших коврах встречаются и в центре, и на Лесном. Мы часто обмениваемся дружескими приветствиями с теми, кто на этих диванах смакует свою утреннюю чашечку кофе.
У земли летаем медленно: только если ветер не больше трех метров секунду. Бывает, стоят люди на мосту в пробке, им скучно, а тут мы — машут, фотографируют. А когда над дачами движемся, всегда зовут: «Садитесь! Садитесь! У нас тут шашлыки, только сняли». Мне нравится переговариваться с теми, кто внизу, но горелка шумная, не все удается расслышать.
Сергей Скалько, воздухоплаватель
Над облаками другие скорости, как-то на высоте трех тысяч метров я летел 110 км/ч. Это был рекордный полет. Стартанули в Хмельнике, преодолев за 12 часов 700 км, сели под Донецком. С помощью рекордов я пытаюсь привлечь внимание соотечественников к воздухоплаванию. Уже почти десять лет руковожу школой пилотов.
Полеты проходят ранним утром или поздним вечером. Впервые постановку шара увидел на соревнованиях в Крыму, куда в конце 90-х меня пригласили в качестве спонсора, так как я владел магазином авиационной атрибутики. Тогда я не представлял себе, как из куска ткани, которая умещается в маленький прицеп, может вырасти шар размером с пятиэтажный дом. Но из окна гостиничного номера — а я жил на шестом этаже, я такой шар мог пощупать рукой.
Постановка шара — всегда таинство. А представьте, когда надувают десяток одновременно! Не забуду, как носился утром по полю с пленочным «Олимпусом», весь в грязи… Сначала шар — это просто тысяча метров разноцветной специально пропитанной ткани. Он раскладывается по ветру, и пилот включает вентилятор, который начинает нагнетать в него воздух. Шар надувается, но еще лежит. Чтобы он приобрел положительную плавучесть, воздух подогревается горелкой.
Шар летит только туда, куда дует ветер. Но какой будет воздухоплавательная картина, зависит от тебя. В спорте важно уметь найти нужные воздушные потоки и добраться до цели. Но для прогулок с пассажирами я тоже продумываю траекторию полета: как проплыть по водичке, как подняться по деревьям, когда выйти в другой слой атмосферы. Часа для впечатлений обычно хватает. Но случается всякое. Собирался как-то, помню, показать напоследок село — за ним шли сплошные поля. Говорю: «Помашите мальчишкам внизу и будем садиться». И тут мы замечаем эту пшеницу: зеленую, высокую, переливающуюся в лучах восходящего солнца. И мы, едва касаясь краешком корзины, идем по колоскам, и прямо на наших глазах разлетаются росинки… До сих пор вижу, скользящую по полю корзину, за которой тянется след. Совсем как инверсионный след от самолета.
Я знал, что буду летать на истребителе. Мое детство прошло в гарнизонах: отец военный летчик. Но когда развалился Союз, пришлось перевестись из военной авиации в транспортную, но поскольку и там полетов было мало, поступил в юридическую академию. Одно время даже продавал вертолеты.
Когда был пилотом самолета и вертолета, не видел ничего. Истребитель — это мощь и скорости. Перед тобой только огромные облака с туннелями, в которые ты ныряешь. На транспортном самолете свое: приятно взлететь в заснеженном Борисполе и приземлиться в Неаполе, где море и солнце. Здорово, когда пассажиры воздушного судна тебе хлопают… Но все же восторг — это летать на малых высотах! Только на истребителе ты это делаешь, когда запланирует воинская часть — в год может быть всего два часа налета. А на воздушном шаре я поднимаюсь почти ежедневно. Пробивать облака — самый кайф: тут все серое и будничное, и вдруг раз, синее небо, и светит солнце. Это ярче, чем из Киева в Неаполь.
Украина — не ветреная страна. У нас погода целых 100 дней в году. На зиму, правда, иногда приходится всего два-три из них. Чтобы подняться на шаре, нужно, чтобы нижний край облаков находился хотя бы на высоте 200 метров, а горизонтальная видимость была два километра.
Беседы о погоде для нас это работа. Мониторим погоду на профессиональных сайтах для спортсменов, но есть и своя метеостанция. Прогнозы сверяем с «Жулянами». Но всегда непосредственно перед вылетом мы запускаем гелевые шарики и проверяем направление ветра.
От Европейской площади до гостиницы «Салют» не летаем. Правительственный сектор закрыт для полетов на стандартных 300 метрах — можно только на 900. Однажды меня понесло прямо на Верховную Раду. Запрашиваю «Жуляны», чтобы набрать высоту, а мне говорят: «Нельзя. Самолет заходит на посадку». Красивый был полет, но потом мне звонили все. Вообще сутки до вылета обычно посвящены согласованиям с различными инстанциями. В мире множество столиц, над которыми летают шары, и, несмотря на некоторые сложности, я рад, что Киев среди них.
Когда ребята рассказали, что предполагают, где в море лежит бюст Нестерова из разграбленного в 90-е крымского музея авиации, я решил поучаствовать в поиске. Бюст подняли и вернули в экспозицию. Тогда заинтересовался подводной археологией. Хотел поднимать самолеты, затонувшие во времена Второй мировой. Два года ушло на получение исторического образования и поиск тех, кто знал места. Сам тоже научился нырять.
Не забуду, когда мы нашли затонувший Ил-2! Пилота захоронили в Черноморске, а самолет передали музею. Это очень интересное занятие, но с 2014 года, после событий в Крыму, я, к сожалению, не ходил «под воду». Остается пока воздушная стихия.