«На Западе радикальная тактика – ампутация, а мы стараемся до конца сохранить конечность»

Автор: Ирина Погорила
14:09 14.10.2016

Как и все вооруженные силы, о которых говорили, что их не существовало, военная медицина также была в похожем положении, обеспечивалась…
Читать дальше

«На Западе радикальная тактика – ампутация, а мы стараемся до конца сохранить конечность»
оренда квартири Київ

Как и все вооруженные силы, о которых говорили, что их не существовало, военная медицина также была в похожем положении, обеспечивалась по остаточному принципу. Армию же развалили, значит, и нас развалили. И начали потихоньку приводить дела в порядок. Прежде всего восстанавливали медицинское снабжение 

Нельзя сказать, что все были готовы к войне. Но в большинстве своем, можно сказать, готовность показали. Ведь врачи моего возраста и старше прошли Афганистан, прошли Ливан, Косово, Югославию.

Сергей Цивына, начальник травматологического отделения Главного военного клинического госпиталя. Полковник медицинской службы. Врач высшей категории. Стаж работы по специальности ортопед-травматолог – 18 лет.

Кто работает врачом, всегда приобретает опыт – как в мирное время, так и в военное, к сожалению.

Конечно, сейчас постоянно сталкиваешься с тем, что боевые ранения требуют другого подхода, чем бытовые травмы. Это же совсем другая этимология, ведь боевая травма заранее инфицирована.

Чтобы представить, насколько тяжело врачам и через что они проходят, можно посмотреть любой фильм о Великой отечественной войне. Сейчас происходит то же самое, только в меньших масштабах. Врачи, наши парни из Главного военного госпиталя, работали и работают там. Это на передовой инструктор-фельдшер и врач общей практики предоставляют помощь, дальше самое ближайшее звено – Авдеевка, Курахово – там есть группа усиления, в которой находятся узкие специалисты: сосудистый хирург, травматолог, челюстно-лицевой хирург.

Первая медицинская помощь предоставляется на передовой, потом уже человек получает этапное лечение в гражданской больнице. Дают группу усиления наши мобильные военные госпитали: № 61, № 65, № 66 и так далее, мариупольская больница. И дальше уже идут базовые больницы и госпитали, где предоставляется квалифицированная помощь и проводится дальнейшая реабилитация. Пациент проходит все эти этапы.

Можно делать из передового звена госпиталь? Можно, но это неоправданно, потому что где Киев, например, а где Авдеевка или Пески. Во-первых, тут же всех не разместишь, во-вторых, благодаря руководителям, которые пришли чуть позже, все поняли, что не только военная медицина должна заниматься этим, но и остальные ведомства. Страна воюет, а не только вооруженные силы и Министерство обороны.

Сначала Харьков был, Изюм и все военные госпитали – и все. Днепропетровск был позже, когда волонтеры начали поднимать волну и депутаты, а тогда, поначалу, было некоторое недоумение даже у меня: почему только мы должны этим заниматься, есть же сильные институты Академии наук и так далее.

Гражданские люди, не в обиду им будет сказано, поначалу противились этому, они не знали, как лечить боевые травмы в днепропетровской больнице имени Мечникова, пока наши врачи туда не поехали. Мы рассказали, что и как, чего люди не знали. В мединститутах военные кафедры ведь давно позакрывали – думали, что мы в жизни никогда не будем воевать. Ну никто и не думал, что с кем с кем, а с Россией воевать…

Люди гражданские не были готовы, пусть они не обижаются. Мы объездили все области, прочитали лекции, показали слайды, показали тактику лечения, рассказывали, как это делается. И потом, когда уже создалась база, тогда, конечно, стало легче.

Госпитали нашего уровня должны делать супероперации, а не лечить простые раны на пять сантиметров. Здесь должны быть пластики, должен быть остеосинтез, который не делается на других этапах, для этого нужен национальный военно-медицинский клинический центр. Не может же быть такого, что в институте одно делают и в районной больнице то же самое. Есть уровень и уровень – и так во всем мире. То есть человек, у которого есть ум, знания и обеспечение, он должен делать свою операцию, а не просто бинтовать бинтом. Если я могу сердце пересадить, то я должен его пересадить, а не лечить такую рану. Поняли все-таки и руководители государства и сделали эту систему – начали отправлять в Харьков, больницу Мечникова, мариупольскую больницу, и стало все на свои места, как оно должно быть по науке и на практике, и тогда стало более или менее, хоть и тяжело, конечно.

Мало кто раньше видел реально боевую травму, только врачи моего возраста, это мы кое-что видели, все – больше никто не имел дела с боевой травмой. Обстрелянные, скажем так, а молодые люди, где они были? Ранее наш госпиталь, 408-й, был при СССР базовым на весь Киев и Киевскую область.

Военный врач должен знать боевую травму, потому что она кардинально отличается от обычной травмы. Кое-кто до сих пор не понимает, что это такое – боевая травма. Они могут зашить рану – нарушают постулаты, а их нельзя нарушать. Вот кто-то нарушил – и все, потому что должен быть четкий подход к огнестрельному ранению. Не может рану зашить интерн, который не понимает до конца всей сложности. Даже если грамотно сделать, и то могут быть осложнения. Потому что такая рана первично инфицирована – летит пуля, туда же – грязь, фрагменты одежды, поэтому ее нужно по-другому обрабатывать, применять антибиотики двух-трех рядов. Все это должно выполняться, если это не выполнено, если где-то происходит сбой – все. Тем более что народ у нас в стране какой: иммунитет слабый, Чернобыль и все такое, а это тоже имеет большое значение. Одно дело – здоровый человек, которого оперируешь, он раз-два и выскочил, а другое дело – человек с гепатитом и прочее… Не буду углубляться, но попробуйте его вылечить. Значит, иммунитета ноль и ты хоть золото туда влей, а человека не спасти.

Приезжали к нам специалисты из Франции, Германии, мы общались. Но мы как-то немного больше ждали от них. У них радикальная тактика – ампутация, а мы стараемся до конца сохранить конечность. Но если видим, что нет перспектив, только тогда ампутация. А они стараются выполнить первичную ампутацию и не играться там по году, а потом еще два года реабилитации.

Там же такие же люди, один в один с нами, мы со многими общались. Мы во Франции были и в Польшу ездили с докладом, и в Германию я ездил. Приезжали к нам на государственном уровне специалисты из Литвы учиться, общаться.

Врачи ведь разговаривают на одном языке. Одна и та же практика, но ее нужно четко выполнять, должно быть обеспечение. Не зашивать на второй-третий день и не ставить внутрь металлоконструкцию, сначала нужно залечить рану, потом уже реконструкции и пластики делать. Но у них подход, особенно к потенциальным ампутантам, радикальный. Это мы говорим: будем сохранять, тем более если больной не согласен на ампутацию. А у них раз – сделали хороший протез и на том закончили.

У них такая тактика, они считают, что лучше сделать протез, чем потом человек будет мучиться. У нас подход другой: если человек скажет – все, я уже не могу, например, нога неработоспособна, то тогда мы принимаем такое грандиозное решение. Много руководителей не понимает, что лучше сделать ампутацию, чем оставить человека долго мучиться, и в результате прийти к тому же. А деньги уже потрачены на лечение. У них быстрее это все просчитывается, более радикально. Не знаю, кто из нас более гуманен – они или мы.

Бывало так, что некоторые парни приходили и говорили: отрежьте ногу, а сейчас довольны, что мы не ампутировали. Сейчас они благодарны нам, что сохранили им конечность. А бывает и наоборот: мы хотим переубедить, а они ни в какую. Важно, чтобы врач и пациент понимали, что будет дальше. Если врач понимает, что толку не будет – вот заживим рану, а нога или рука не будет функционировать. Зачем она нужна, в таком случае? Если взять, например, пальцы: мизинец торчит в другую сторону, вы уже рукавички зимой не наденете. Это приятно? Нет, неприятно. Так это всего лишь пятый палец, а если взять конечность или две.

Вот Германия забирает тяжелых раненых бесплатно. Израиль и Америка, правда, за деньги.

Наладили, слава богу, протезирование. Поначалу тоже было много всякого. И все на уровне законодательства. Они сейчас четко все сделали, без проблем. Минсоцполитики выделяет деньги, наше дело подготовить культю к протезированию – и все. Дальше человек выбирает частного предпринимателя или частное протезное предприятие, казенное предприятие. В каждой же области, фактически, есть протезные заводы, и человек выбирает, где хочет установить протез. Не так, как раньше – вот я, например, живу в Киеве, значит, только в Киевской области должен протезироваться. Сейчас, пожалуйста, можешь поехать в Хмельницкий или куда угодно. Никто не откажет. Вот у тебя есть документ, что ты участник АТО, что ты реально получил ранение в зоне боевых действий. Этот вопрос закрыт.

Единственное, что оставляет желать лучшего, но это не на моем уровне, а на уровне государства – протезирования рук у нас нет, к сожалению. Есть только косметическое, а остальных парней отправляем в Германию. У них и биомеханические, биоэлектрические протезы, а у нас нет. Но это все равно делается, выделяются средства и люди протезируются, никто их не оставляет наедине с их проблемой.

Мое такое мнение, что нужно сделать, поскольку не так-то их много, этих ампутантов. Их примерно 180 человек, по всем вооруженным силам, не знаю, правда, о гражданских. Через нас только прошло 56 на сегодняшний день. Так вот, по моему мнению, протезы нужно делать где-то на одной базе. В Харькове прекрасный институт протезирования, которых было всего два при СССР – в Ленинграде и вот в Харькове. Немного денег туда вложить и сделать базу. Там прекрасные специалисты, которые еще сохранились до нашего времени. Там они выполняют не только простое, но и сложное протезирование. Например, две конечности отсутствуют – одна на одном уровне, другая на другом уровне – это уже считается тяжелое протезирование, потому что коленные суставы должны быть на одном уровне, сантиметр туда–сюда – биомеханика уже нарушается.

Если бы были миллионы людей, тогда другое дело, а так – сделать одну хорошую базу и не надо распыляться, выделить деньги и все. Какая разница, где будет человек протезироваться – в Киеве, Харькове – вот есть база, есть специалист – все. Это не миллионы людей, 200 человек для государства – это посильно. Они пострадали, но их единицы, сами понимаете.

К сожалению, обычный человек, думает, что должно быть все хорошо. Не бывает кругом хорошо, нигде, абсолютно. Это должны понимать все люди и вкладывать, в первую очередь, в украинскую медицину, а не в зарубежную, сами понимаете, о чем я говорю. Есть и у нас очень умные люди, и там есть умные, только они немного больше обеспечены материально с медицинской точки зрения, аппаратурой и тому подобным, а мы, к сожалению, немного отстаем.

Есть что-то такое, чего мы не делаем? Я имею в виду травматологию и ортопедию, если взять наше отделение – все, что делают за рубежом, делаем и мы. Все, заканчивая хребтом, все пластики, эндопротезирование – это искусственные суставы, все виды остеосинтезов, все удлинения конечностей. В общем, все, что делается в мире, все в Украине делается и, в частности, в нашем отделении.

Должен быть специалист нормальный и нужно его обеспечить – и все, не нужно тратить деньги за границей. Все можно сделать в Украине и без проблем, потому что люди у нас умные. Если все направлять, куда следует, тогда будет все хорошо. Работы, конечно, у нас много, но я своими врачами доволен и нами довольны. 

Великий Київ у Google News

підписатися