Обстановка вокруг Киева начиная со средины лета 1919 года непрерывно обострялась, и к августу стала критической. Наступление Директории с запада и Добровольческой армии с юга и востока заставило Совнарком УССР предпринять ряд мер по обороне столицы – военного и гражданского характера. Правда, попытки превращения Киева в «неприступную крепость» оказались безрезультатными, и началась подготовка большевиков к эвакуации.
Лето тревог и надежд
Начиная со средины июля киевский Совнарком наблюдал за событиями вокруг города с нарастающей тревогой. Положение день ото дня ухудшалось. И если до сих пор главными врагами советской власти были повстанческие отряды, контролировавшие почти всю Украину и даже окрестности столицы, то позже ситуация кардинально изменилась.
Неожиданно для большевиков серьезно обострилась ситуация на западном направлении, где вела бои армия УНР.
«У австрийской границы воскрес Петлюра, собравший… армию и… двигавшийся на Киев. Его войска заняли Жмеринку и перерезали прямую связь Киева с Одессой», – вспоминает А. Гольденвейзер.
Нарастала и угроза с Юго-Востока:
«Слухи о помощи со стороны союзников, об их близком приходе из Одессы, о спасительных условиях Версальского мирного договора… непрерывно муссировались в Киеве… В действительности, …военные дела большевиков шли поначалу блестяще», – констатирует адвокат.
Но деникинцев сопровождали все большие успехи.
«Оттого ли, что градусник переехал за сорок, …или оттого, что добровольцы взяли Харьков и Полтаву, – во всех головах пошел угар, и жизнь стала совсем какая-то невообразимая», – пишет Ю. К. Рапопорт.
По его словам, поначалу у большевиков теплилась надежда отстоять Киев, не нашедшая, впрочем, поддержки в массах. «Заголовки на плакатах каждый день становились тревожней и грознее… Киев объявили «неприступной красной крепостью». Это уж все знали, что значит: два месяца назад Харьков тоже был «неприступной красной крепостью».
Для управления этой крепостью устроили «тройку», конечно «с неограниченными полномочиями»: Лацис – как самое популярное в городе лицо; Мануильский – для приличия (у него была репутация «гуманного», он даже почему-то называл себя «профессором»), а во главе – Петерс».
Назначение последнего вселило тревогу в жаждавших освобождения киевлян, а может, надежды большевиков не беспочвенны? Киевская студентка записывает:
«Недавно сюда прибыл Петерс. Ему приписывают славу спасения Петрограда от Юденича и, вероятно, надеются, что он спасет Киев от Деникина. А вдруг действительно спасет?».
Но происходящее не оставляло никаких сомнений.
«Наступление добровольцев шло чрезвычайно быстро… 25 июля 1919 г. пал Харьков, через несколько дней – Екатеринослав. Положение красной армии… становилось серьезным, тем более что основная коммуникационная линия с Москвой была под угрозой… Раковский носился по митингам и провозглашал повсюду, что республика в опасности», – вспоминает А. Гольденвейзер.
Особенности военного обучения
Оторванность советского руководства от жизненных реалий в полной мере проявилась в том, что поначалу оборона столицы строилась на «революционном энтузиазме масс» и «сознательности» населения. В городе объявили кампанию по всеобщему воинскому обучению. На нее выделялись немалые средства – для агитации, художественного оформления и т. п.
Участник кампании, киевский художник К. Редько, пишет: «Летом из недр событий появилось всеобщее военное обучение – сокращенно всеобуч. Это означало, что готовится бой с контрреволюционной армией, перед которой вынуждены наши красные войска отступать. Возможно, в предстоящем столкновении артиллерией будет снесен Киев…
Населению надо выдать оружие. Всех обучить строевому уставу – закону. А художники должны развить кампанию… Нужно создать в средствах искусства всеобуч. Нужно вдохновить массы слиться телами с нашей Красной армией… Надо всем защищать Киев».
Призывы вступать в Красную армию звучали на митингах, шествиях с оркестрами. Все пригодные для агитации поверхности увешивались плакатами с батальными сценами и трескучими лозунгами.
Напротив бывшей Городской думы возвели гигантскую скульптурную группу: «Почти в центре площади колоссально-монументальные сооружение громадной формы. От земли к ее центральному основанию с четырех сторон ведут широкие ступени.
В высоте неба взгляд охватывает острую верхушку четырехугольной пирамиды. На расстоянии между ее нижней и верхней крайностями прикреплены с востока, юга, запада и севера мои резервисты всеобщего военного обучения».
Не обошлось и без курьезов, вспоминает К. Редько:
«Мне создать… новую любопытную фигуру попа. Ведь он тоже должен быть мобилизован на равных правах перед революцией… На четвертый день наш всеобуч написан. Мой мобилизованный поп вызывает недовольные, растерянные взгляды некоторых недружественных лиц.
– Это выглядит кощунственно и кажется дико, поп на стороне красных войск и должен стрелять в офицеров».
Впрочем, на провал кампании повлияли не столько претензии заказчиков, сколько безразличие либо активное неприятие киевлян. Как пишет киевская студентка, «10-го августа… В городе все еще по-старому; разве увеличилось количество безобразных футуристических плакатов. Несмотря на их яркие краски, улицы все грустней и пустынней…
Перед Городской думой, на пьедестале столыпинского памятника, возвышается какая-то гипсовая неразбериха, долженствующая олицетворять всевобуч».
В целом потуги властей провалились. И большевикам пришлось воспользоваться старым проверенным способом.
Старые грабли призыва
Не дождавшись сколь-нибудь значительного притока добровольцев в Красную армию, власть прибегла к принудительному набору. Для киевлян здесь не было ничего нового – это они переживали не единожды. Их мобилизовали и царь, и гетман, и Директория, теперь – большевики. Все эти кампании сопровождались стремлением призвать как можно больше «пушечного мяса» и угрозами страшных кар «уклонистам».
Но число последних никак не сокращалось. Обыватель привычно бросился всеми правдами и неправдами добиваться отсрочек от призыва. Вот как описывает этот процесс А. Гольденвейзер: «Вопрос о предоставлении отсрочек учащимся и служащим различных учреждений регламентировался с величайшей подробностью. Устанавливались процентные нормы… Разрешенный процент был обыкновенно весьма мал, и при точном соблюдены нормы оказывалось, что на отсрочку может рассчитывать в каждом учреждении, примерно, до одного служащего.
Однако ходатайства о предоставлении отсрочки можно было возбуждать в неограниченном числе. И с первых же дней мобилизации комиссии по отсрочкам бывали завалены таким необозримым количеством прошений, что на рассмотрение их уходило несколько месяцев, в течение которых кандидаты на отсрочку были свободны от явки. Обыкновенно, эти кандидаты так и не успевали получить ответа из комиссий, пока не приходила новая власть, и не нужно было готовиться уже к новой мобилизации».
Правда, к официальному истребованию отсрочек прибегали лишь занятые киевляне. Призывники из числа «безработной буржуазии» попросту скрывались. Ю. К. Рапопорт отмечает:
«Знаете ли, – рассказывал мне один… дачник, – …тут уж очень условия благоприятные… Вы возьмите только – что вокруг Киева? Леса и овраги! Тут ни один черт не сыщет!
…Трое моих приятелей – они уж мобилизованы были, и на командные должности назначены, с этапа удрали, – …Раз в три дня к моим рыбакам подъедут, …хлеба перекупят… Черт один знает, где они живут»».
Кому-то, однако, сбежать не удавалось. Как свидетельствует Красный крест, в августе во время работы комиссии по разгрузке тюрем множество молодых киевлян были отправлены из заключения прямо на фронт. О моральном настрое таких новоявленных «бойцов» нетрудно догадаться.
Но киевская мобилизация-1919 касалась не только военной сферы. Немало проблем принесла населению Киева и милитаризация гражданской жизни.
Прообраз «трудармий»
Данным термином обозначался тот комплекс мер, которыми, вдобавок к военным, власть озаботила население. На «военные рельсы» переводились все предприятия и учреждения Киева – правда, в итоге смысла в этом было не больше, чем во всевобуче. Вспоминает А. Гольденвейзер:
«По мере приближения Добровольческой армии… была объявлена милитаризация учреждений, при которой служащих заставляли бездельничать, вместо шести, восемь часов в день. Наряду с этим, шло сокращение штатов».
Безделье, отягощенное дополнительным рабочим временем, буквально изматывало совслужащих:
«Свободное время мы посвящали регистрации декретов и т. п. душеспасительным занятиям. Отсиживать положенные… восемь часов полагалось. При полной невозможности заполнить это время, мы, как гимназисты, читали принесенные из дому книги».
Киевская студентка служила тогда в статбюро – ее тоже коснулся этот абсурд. Режим в учреждениях все более ужесточался: вначале сотрудникам запретили пользоваться телефонами, а затем и вовсе демонтировали связь.
«Мне приходится ходить по учреждениям собирать сведения. Это гораздо интереснее, чем сидеть в телефонной будке. Я была даже в одной из канцелярий чека… Бываю на бирже труда, в больничных кассах – все меньшевистские учреждения, члены которых имеют иногда недоразумения с властями…
Я видела немало учреждений, и у меня сложилось такое впечатление: сидят тысячи людей, получают жалование, считают, пишут и, в сущности, ничего не делают. Никому их работа не нужна, ни стране, ни частным лицам. Да это и не работа, а переливание из пустого в порожнее».
Но вскоре дела нашлись всем: и совслужащим, и «безработным буржуям». Комендант «укрепленного района» Петерс объявил о введении чрезвычайных мер. Началась мобилизация на рытье окопов – «буржуазия» под конвоем строила укрепления в Дарнице. От этой повинности не избавляли ни возраст, ни здоровье.
«С каждого дома взяли людей на окопные работы. Вчера в 4 часа утра потащили в район и 60-летнего К., но он доказал, что он французский гражданин, и его освободили», – пишет студентка.
Кроме того, в городе участились облавы: проверяли документы, ловили «уклонистов», дезертиров и просто «подозрительных личностей». На «буржуазию» посыпались обвинения в «саботаже» – сама принадлежность к «неправильному» классу стала расцениваться как сопротивление. За просрочку одного дня по уплате контрибуции, не вовремя сданное белье «на нужды армии» и т. п. – отправляли на недельные принудительные работы.
А число всевозможных обложений – контрибуций, реквизиций и других видов узаконенного грабежа – все росло. Власть готовилась к эвакуации.