Бандиты приходили и требовали: «Покажите, где копать янтарь!» Сначала угрожали, потом деньги предлагали. В какой-то момент я полностью отказался от экспедиций в Полесье – мне неприятно видеть этих копателей. Даже старатели Джека Лондона такого безобразия не делали!
При раскопках на Подоле нашли много янтаря. В IX-XII столетиях там располагались мастерские по обработке: делали бусины, крестики, солнышки. До сих пор непонятно, как они сверлили дырочки! Сейчас так не умеют. Но главный вопрос, который столкнул ученых лбами: чей это янтарь — наш или российский? Ведь в Калининградской области находится 95% мирового янтарного запаса.
В 2003 году я отправился с докладом в Петербург и доказал, что найденный на Подоле янтарь из Вышгорода – его добывали за Новыми Петровцами. Велась добыча и в киевском Корчеватом, там, кстати, в янтароносных слоях мы нашли еще редчайшего зубастого кита — миллионы лет назад здесь вздымался океан. Тогда российские коллеги крайне возмутились: «Вы и тут самостийность ищите!»
Я сбежал в Киев: родители разыскали только через пару месяцев. Учился в Минске на строителя, но вдруг понял, что хочу в горы: так, чтобы и снег, и рюкзаки! Именно такой я представлял себе работу геологов. Это потом я понял, чтобы изучать землю, нужны все науки, касающиеся естествознания: физика, химия, география! А тогда я просто нашел киевский георазведывательный техникум и тайком перевелся — в родном Минске ничего связанного с геологией не нашлось.
Виктор Нестеровский, доктор геологических наук, профессор
Все геологи были постарше: считалось, прежде чем отправляться в экспедицию, нужно пройти армию. Служба на озере Плещеево, где еще Петр I строил свои корабли, меня только раззадорила! Почему говорят, что это озеро с двойным дном? Откуда берутся воронки, в которые затягивает лодочки? Я не раз уходил в самоволку, чтобы понырять. Карстовые сообщающиеся пустоты на дне были открытием.
Слетать выпить кофе в красивом городе — не то. Если я не побывал в его окрестностях, не увидел, на чем он стоит, ближайшую речку, которая открывает породы, это не путешествие.
Еще во время учебы в техникуме начал ходить в экспедиции. Объездил всю Среднюю Азию. На леднике Федченко подружился с гляциологами — геологами, изучающими движения ледников. Толщина льда 500-600 метров, но он прозрачный, как стекло. И все это движется! А когда встает солнце, лучи мгновенно отражаются, и ты горишь! Без защиты в таком ультрафиолете никак. А ребята там живут, прямо на этих льдинах.
Там я впервые увидел долины эдельвейсов и познакомился с горными яками — такая смесь коровы с лошадью. Лайка начала облаивать стадо, я засмотрелся, и один из яков – ко мне. Хорошо, рванул за лайкой, — а она умная, знает куда бежать, — забрались на большой камень. Иначе бы точно на рога поднял.
Там, на Памире, меня взяли в плен. В горах же, как таковой, границы нет. Мы, студенты, думаем, дойдем еще вон до того холмика, а потом — до той горочки… Так и дошли: китайцы наскочили и связали. Неделю держали, пока за нами не приехали из геологической экспедиции.
Тайга запомнилась медведями. Геологам еду часто сбрасывали с вертолетов в бочках. Указывают квадрат, и мы едем на лошадях забирать. Но медведи-то уже знают! Найдет косолапый бочку раньше, докатит до горки, и сбросит так, чтобы проволочные закрутки отлетели. А потом сидит, морда довольная! Сдавил банку сгущенки — выпил! Все развернет и съест. Поэтому старались спускать бочки на скалы.
А, было, медведь снял скальп с моего напарника. Надо держаться по двое, но мы решили идти по ручьям параллельно — быстрее карту составим. Нашли его на второй день окровавленного под хворостом. Он что-то писал, а медведь сзади… Но не голодный, видно, был, припрятал добычу, чтобы вернуться позже. Напарник живой остался.
Красота камней, а не только красота путешествия увлекла меня на Командорских островах: туда я уже поехал во время учебы в университете. Забыть невозможно – весь пляж из агатов! Это острова вулканического происхождения, а агаты как раз в таких породах и образуются, «выкатываются» как шарики. И вот лежит себе такая простая серенькая бомбочка, а разрезаешь — внутри красота!
Резать, правда, тогда было особо нечем. Для этого нужен алмазный инструмент. Разыскать его в Киеве невозможно: частные ювелиры по домам сидели, к ним не достучаться. Потом, конечно, научился резать. Сейчас у меня есть самые разные пейзажи — граница земли и тумана, деревья на скалах. Была даже Дева Мария с младенцем, да стянули на выставке. Эти картины создает природа, но срез делает мастер. Под каждым углом — свой рисунок.
С Командорских привез не только любовь к минералам, я имел несчастье заболеть цингой. Там стопроцентная влажность: если поранился, не затягивается. Местных жителей нет — только военные и грибники. Но грибы растут высотой со стол, один белый еле-еле в ведро влезает! Еще в советское время наставили грибоварен.
На Камчатке видно, как рождается земля. Гуляешь по долине гейзеров и удивляешься — только что ничего не было, а вот уже породы лежат! А как вулканы дышат! Выделяется пар, а потом падают такие звездочки-золотинки — это кристаллики серы. На восходе солнца — чудо.
С красным дипломом собирался в Якутию на алмазы, но пошел в аспирантуру. Зато обмазывались как черти в лечебной грязи! Тема моей кандидатской была грязевые вулканы — по минералам не нашлось руководителя. Казалось бы, эти вулканы — маленькие пупырышки на поверхности, а корневая система до десяти километров! Проваливались и коровы, и люди, и танки в войну.
В экспедиции на научном судне «Ломоносов» в Черном море мы впервые обнаружили газогидраты. Тогда я уже занялся морской геологией и был в отряде по изучению осадков морей. Именно с ними сейчас связывают будущее Украины, их добыча может помочь выйти из энергетического кризиса.
У меня был паспорт моряка – он имел большую силу, чем заграничный. Но при посадке на корабль его отбирали. А когда мы проходили в проливе Босфор, чтобы через Турцию выйти в Индийский океан, нас сгоняли с палубы. Чтобы не дай бог никто не спрыгнул за борт!
На дозаправке в портах можно было выйти, пройтись и даже что-то купить. В Турции прикупить брюки, а в Африке, например, поменять хозяйственное мыло на кусочек черного дерева. Но потом кэп-3, так назывался замкомандира по политической части, все проверял: а вдруг ты какие-то порнографические открытки притащил!
Все советские моряки, и мы, «научники», ходили в увольнения тройками. Вдвоем всегда можно договориться, но третий обязательно вклинится. Чтобы заложить, всегда находились завербованные или с мелкой душонкой люди.
Чем бы я ни занимался, о камнях не забывал! И когда в девяностых флот начали распродавать, вернулся к минералогии. А потом даже открыл в университете новую специальность: геммология — учение о драгоценных камнях. Я стал первым доктором наук по экспертизе драгоценных камней и их эстетике. Но свою первую коллекцию агатов собираю до сих пор: их уже больше тысячи. Хотя часть уже и передал в музей геологии: я его возглавляю и тут же днюю и ночую.
Украшений не ношу, нет даже обручального кольца. Не хочу обижать другие камни и металлы. Вокруг меня ведь тысячи камней! Но глаз не устает: на них можно смотреть бесконечно долго. Камней ядовитых цветов не бывает.
С камнями меня связывает не только наука, довелось поработать и каменщиком. В 1980-х я и другие молодые ученые объединились в МЖК — так называемый молодежный жилой кооператив. Город выделил нам участок на Горького, и мы сами начали строить себе жилье. Пока возводили первую многоэтажку, я работал на кирпичном заводе по ночам — вместо зарплаты получал за смену 300 кирпичей. А уже второй дом, в который потом и вселился, возводил с бригадой каменщиков. Так что мне, как ученому, первая специальность строителя тоже пригодилась.