По сравнению с романами у тщедушных рассказов и повестей свои преимущества. Они элегантны: автору не прикрыть многословием, будто венками могилу, загубленное предложение. Будучи концентратом эмоций и мыслей, они легки, но не легковесны. И вместительны. Порой один сборник – возможность за короткое время прикоснуться ко многим судьбам
Страшно
Война для литературы – пластилин. Грязный, липкий, но податливый. Из него лепи что хочешь и можешь: эпос, как Гомер, историческую хронику, как Шекспир, трагедию, как Ремарк, сатиру, как Гашек. Аркадий Бабченко свой опыт бойца и журналиста в горячих точках Кавказа превратил в сдержанные зарисовки, где ничего не надо искать между строк – все открытым текстом.
Его «Війна» – это пустые солдатские желудки, летящий на шасси вертолета беженец, останки в серебристых пакетах, вранье по телевизору, жирные мухи у госпитальной ямы. Это деньги из воздуха: один якобы сгоревший бэтээр – 32 пары исчезнувших валенок, 7 одеял, 22 бушлата. Это удушающий шлейф страха, который проникает повсюду независимо от того, на чьей стороне находишься – палачей или жертв. Это возведенная в такую степень жестокость, что искать ее смысл абсолютно бессмысленно. Это когда фраза «Сегодня утром наши штурмовали какое-то село, и весь день из Чечни везут раненых и убитых» — звучит нежной мелодией по сравнению с изображением быта новобранцев.
В конечном итоге это тахикардия, самопроизвольно сжимаются кулаки и хочется тыкать книгой в лицо всем, кто за мир между братскими народами. А перевернув последнюю страницу, помыть руки хлоркой и выпить валерьянки.
Аркадій Бабченко. Війна. – К.: BookChef
Смешно
Романтик и лирик в музыке и поэзии, в прозе Кузьма Скрябин явил себя миру бесшабашным весельчаком. Повести «Я, «Побєда» і Берлін», «Я, Паштєт і Армія», «Я, Шонік і Шпіцберген» – мемуары о постоянно сопровождающем рассказчика ощущении просветленного пофигизма, которое возможно лишь по молодости лет. Когда выходишь утром за хлебом, скажем, в Киеве, а возвращаешься через неделю из Одессы и не паришься, что до магазина так и не добрался. Причем «по молодости» означает не возраст, а состояние души.
Тематически воспоминания незамысловаты: первая тачка и поездка в Европу; Кузьма и армия («Упал в обморок, прінімая прісягу на вєрность Родінє»); путешествие с друзьями к полярному архипелагу. Юмор уровня немых фильмов: грохнулся мужик в лужу – обхохотаться. Тут стоит выставить предупреждающий флажок «осторожно» для граждан с высокими представлениями о художественном слове. Подобно Рабле, автор не стесняется говорить о естественных потребностях, и средства комической выразительности выбирает тоже преимущественно из арсенала «телесного низа». Однако делает это с такой восхитительной непосредственностью, что его откровенная, местами грубоватая проза надолго заряжает/заражает позитивом.
Кузьма Скрябін. Проза. Поезія. – Х.: Фоліо
Сильно
Древний Рим, арена, ревнивый проконсул, его жена, гладиатор Марк, ревущая от предвкушения публичной смерти толпа. Из-за предательства Ролана Жанна решает покончить жизнь самоубийством – последний телефонный разговор с изменником, который по обыкновению равнодушно спокоен. Между героями заглавного рассказа Хулио Кортасара «Усі вогні – вогонь» пропасть в несколько тысячелетий, что не мешает аргентинцу соединять картинки, иногда в пределах одного абзаца, без переходов и объяснений.
Кортасар не зря классик магического реализма – метода, в котором слились взаимоисключающие понятия. Ему под силу вытянуть из дорожной пробки целое приключение. Сделать болезнь родственника поводом для сюрреалистического семейного квеста. Накрыть черным покрывалом трагедии светлую авантюру, которая начиналась радостно и беззаботно.
Чтобы действительность начала терять твердые контуры, достаточно всего лишь чуть-чуть изменить восприятие. И вот уже привычное выглядит совсем иначе, хотя мы вроде бы остались теми же. Согласно такой логике, все, что происходит с нами сегодня и кажется исключительным и новым, уже случалось. Все грани любви – суть одна Любовь, все драмы – одна бесконечная Драма. И все огни – огонь.
Хуліо Кортасар. Усі вогні – вогонь. – Л.: Видавництво Анетти Антоненко
Смело
Когда берешь сборник «Історії, наклацані на друкарській машинці», пальцы чешутся наклацать на клавиатуре «Этого автора представлять не надо…», но в том-то и дело, что надо. Если Том Хэнкс в ролях адвоката Эндрю Бэккета, особенного человека Форреста Гампа и капитана Миллера – эталон актерской игры, то его амплуа писателя вовсе не очевидно.
Что оказалось? Хэнкс – истовый коллекционер печатных агрегатов. И утверждает, что ими и пользовался, когда в перерывах между съемками создавал дебютную книгу, но важно другое. Все 17 текстов на разные лады обыгрывают шаблоны «настоящих отношений» и «американского характера». В остальном Хэнкс себя не ограничивал: что придумалось, то придумалось. Поэтому под одной обложкой оказались трогательный рассказ о том, как встретились, но не сошлись характерами два одиночества. Фантастическая визия о полете вокруг Луны. Грустная история рядового Вирджила времен Второй мировой и забавная о «ясновидящей» Бетти. Плюс бытовой эпизод из жизни кинозвезд. И, конечно, практически в каждом рассказе слышен специфический звук: здешние персонажи даже на Луне отыщут свою машинку, чтобы самозабвенно на ней постучать.
Том Генкс. Історії, наклацані на друкарській машинці. – Л.: ВСЛ