Колапен — революционный инструмент. Его перо позволяет делать широкий рваный штрих — хорошо получается казацкая скоропись. «Я єсть народ, якого правди сила ніким звойована ще не була. Яка біда мене, яка чума косила! — а сила знову розцвіла», — им я написал слова Тычины на пятиметровом постере в Доме профсоюзов. Тот «колапен», как и другие, смастерил из баночки «Колы»
Украинская скоропись — непредсказуемый стиль. Есть, например, штрих, который повторяет изгиб сабли, — он так и называется. А есть «крюк» или «иголка»… Буквы в украинской скорописи очень пластичны. В этом просматривается гибкость нашего народа и в то же время его готовность к переменам.
Многое тогда сгорело в Доме профсоюзов, еще больше ушло на баррикады. С одной стороны, жаль, что почти ничего не осталось у меня на память, но с другой — все, что ты сделал как художник, должно уходить от тебя. И я рад, что мои плакаты воевали.
Игорь Степанов, каллиграф, график, архитектор
Рукописную технику возненавидел в Худфонде — производственном подразделении Союза художников. И дело было отнюдь не в контенте. В 1985-м все крупноформатные надписи делались вручную. Оформляли мы, помню, луганский музей Даля: что может быть плохого в биографии этого выдающегося лексикографа? Но когда ты из-за помарок пять раз переделываешь планшет, ты уже ненавидишь и Даля, и каллиграфию. К рукописной технике я вернулся только спустя лет 15, когда переехал в Киев.
В СССР «кудрявостей» не позволяли. Использовались рубленые шрифты, типографские. Но я уже тогда потихоньку начинал внедрять элементы антиквы — это мой любимый шрифт с засечками. Я всегда говорю ученикам: мы воспроизводим классику для того, чтобы на ее основе начать строить что-то свое. Классика — это фундамент, а не предмет для подражания. Невозможно же весь город застроить фундаментами, нужно что-то сверху.
То, что происходит в Киеве, я называю террором окружающей среды. Большую часть нашего внимания съедает наружная реклама. Упорядочить шрифты на билбордах невозможно. Поэтому, когда бывший главный архитектор Киева Целовальник предложил мне побыть его советником, я занялся разработкой новой концепции наружной рекламы. Это была война с операторами и чиновниками, которую приятно вспомнить! Сегодня концепция, предполагающая переход на сити-форматы и снижение общего числа носителей, уже, слава богу, внедряется.
Новые рукописные техники часто рождаются под музыку. Мы иногда с музыкантами проводим такие камерные мероприятия: они играют, я пишу… В основе музыки лежит нотка, у нас — линия. Когда ты знаешь базовые элементы, ты можешь их увязывать. Тогда они сами уже видоизменяются, становятся текучими. Иногда такое происходит и во время литературных вечеров: авторы читают, я что-то выхватываю и выписываю.
Прошлой осенью был дуэт с японским каллиграфом, которая работает под псевдонимом Снежная Орхидея. Она брала тему и показывала, как та может «звучать» в Японии, я же эту тему интерпретировал на украинском — в наших техниках. К сожалению, до сих пор для многих украинцев слово «каллиграфия» ассоциируется только с Японией. Да, у восточных ребят гениальный пиар! Хотя наши рукописные техники развивались параллельно и каждая шла своим путем. Наша традиция ничем не хуже.
Мы привыкли к книге-кодексу — к книге, странички которой перелистываются. А ведь книга может быть и кованной, и во всю стену. Если я запущу стартап, он будет посвящен арт-букам.
На каллиграфию, как и на книгу, публика смотрит узко, через классические рамки XVIII-XIX веков. Мне приходилось, например, писать морскими раковинами по мокрому песку — у мидий, кстати, чрезвычайно удобный для этого треугольный вырез. Буквы жили, пока не накатывала волна. Практикую и такой с детства любимый метод спонтанного письма — по заиндевелым стеклам.
Бытовой почерк — курсивное письмо. Правил там немного. Но люди часто вовсе не умеют писать, особенно молодежь. Подростки делают все, чтобы оставить как можно меньше знаков на бумаге… Мое предложение не стучать электронные письма, а писать вручную реализовывалось в ежегодной предновогодней акции на Главпочтамте «Напиши письмо другу». И даже в разгар революции мы подписывали конверты и открытки всем желающим, десяткам людей! Но в этом году чиновники нам почему-то отказали. Боюсь, теплая ламповая почта скоро останется только каллиграфам: писать друг другу приветствия стало традицией для различных сообществ мэйл-арта. В одном из них, где я участвовал, сегодня в переписке состоят граждане более 60 стран.
В школе по рисованию имел твердую тройку. В восьмом классе начал рисовать из-за маленькой сестренки – чтобы она успокоилась, приходилось копировать из книжки лошадок… Очень удивился, когда стало получаться! «Я не художник, я археолог», — долго считал я. В детстве под моей кроватью была спрятана целая страна из картона и пластилина — причем страна явно славянская, на церквях возвышались характерные луковицы. А нападали на нас монголы, но все в аутентичной амуниции! Потом я даже историческое образование получил.
«Звезды живут наоборот» — детскую сказку с таким названием пишу уже три года. Сложно все время думать о войне и нашей действительности. Поэтому в книге размышляю, например, о том, зачем звезды просыпаются ночью или почему у котов в глазах целые вселенные. Котов у меня трое, все подобраны на улице — банда «Черная кошка». Главное — успеть отнять у них свой каллиграфический инструмент: воруют.