Деятельность киевских чекистов весной-летом 1919 года вызвала справедливые нарекания и жалобы во все украинские и московские инстанции. Для обуздания разошедшейся ВУЧК в июне-июле в Киев был направлен ряд большевистских функционеров высшего ранга. Правда, их усилия принесли весьма скромные результаты – из-за жесткого противодействия чекистского руководства лишь отдельные заключенные вышли на свободу, а часть специалистов эвакуировали.
Жалобы обоснованы
Всплеск красного террора в Киеве летом 1919 года вызвал массу нареканий и жалоб со стороны пострадавших и других заинтересованных лиц. Люди, чудом вырвавшиеся из застенков ЧК и имевшие смелость хотя бы попытаться призвать обидчиков к ответу, буквально завалили жалобами все инстанции в Киеве и в Москве.
Возмущение вызывали условия содержания арестованных. Они не соответствовало никаким представлениям о праве.
«В руки следователя попадали те, кого юридическая наука зовет подследственными, люди, преступление которых никем и ничем не было ни установлено, ни доказано… Обычно тюремный режим, применяемый к подследственным, мягче, чем режим, применяемый к преступникам», – говорится в докладе Красного креста.
Но арест в порядке террора превращался в настоящую расправу.
Узники содержались в ужасных условиях:
«Скученность, грязь, отсутствие воздуха и света. Не было кроватей. Почти не было прогулок. Пища была скудная, суровая, непривычная, особенно для стариков и детей… Необразованные, грубые, озверевшие сотрудники ЧК друг перед другом щеголяли своей жестокостью», – вспоминали сестры милосердия.
Да и их моральный облик был далек от идеала председателя ВЧК Ф. Дзержинского: «С холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». Головы у киевских карателей оказались изрядно одурманены: «Образы Авдохина, Терехова, Асмолова, Никифорова, – комендантов ВУЧК. Угарова, Абнавера и Гуща из Губчека, …это все совершенно ненормальные люди, садисты, кокаинисты, почти утерявшие облик человеческий». А по поводу оргий, которые они устраивали, в городе ходили легенды.
Крики, издевательства, избиения стали нормой киевской чрезвычайки. Не лучшим образом обращались и с родственниками своих жертв. Киевская студентка пишет:
«В чека свиданий нет. Можно лишь два раза в неделю приносить пищу… Чека находится теперь в бывшем генерал-губернаторском доме… Канцелярия находится в маленьком доме на углу Садовой и Институтской. Там была длинная очередь – все родственницы, с которыми чекисты обращались страшно грубо».
Посетители не были уверены, живы ли их близкие. Сестры, посещавшие узников, даже не знали общего числа узников. По заказам комендантов тюрем они готовили пищу на определенное количество человек. Но и здесь чекисты намеренно завышали или занижали цифры, а может, не знали и сами.
К тому же сестрам милосердия запрещали рассказывать о том, что они видели в местах заключения. И женщины подчинились, отказываясь общаться с родными арестованных. Только так они могли и дальше посещать тюрьмы и хоть в какой-то мере облегчать участь жертв террора.
Чекисты же нередко намеренно лгали: «Когда приходили родственники за справками, они никогда не говорили правду. Заключенный уже расстрелян, а комендант… уверяет родных, что он отправлен в Москву, в концентрационный лагерь, в тюрьму». Несчастным людям оставалось лишь искать в газетах списки расстрелянных, но и там печаталось далеко не все.
ВУЧК против Совнаркома
В своей лжи и ощущении всесилия «карающий меч революции» зашел слишком далеко, вступив в конфликт с Совнаркомом УССР. ПредВУЧК Лацис стал проявлять слишком большую независимость. Со всей наглядностью противостояние проявилось в истории с Г. О. Паукером. За него после ареста стали заступаться очень влиятельные люди, в том числе нарком путей сообщения Украины А. М. Жарко.
«Однажды на заседании Совнаркома Жарко обратился к Лацису с энергичным запросом, когда же он исполнит свое обещание освободить Паукера – человека весьма нужного им всем. Лацис, прижатый всеми к стене, заявил, что он, к сожалению, не может этого сделать, так как вчера Паукер расстрелян. Потом оказалось, что он соврал. Действительно, на третий день после этого к Жарко пришла жена Паукера и заявила, что вчера еще дочь носила мужу обед, а сегодня обеда в ЧК не приняли и сказали, что мужа куда-то увезли. Тогда только… Жарко сообразил, как жестоко обманул их Лацис, но дело уже было непоправимо», – вспоминает инженер-путеец.
Пытались противостоять бесчинствам коммунисты-боротьбисты, заступаясь за отдельных заключенных и успокаивая оставшихся на свободе специалистов. Но гарантировать их неприкосновенность не могли:
«Когда я поставил… вопрос – могут ли они ручаться за мою безопасность, они мне нерешительно ответили: «Почти», на что я возразил, что в вопросах о жизни и смерти формула «почти» не может человека успокоить и дать ему возможность нормально работать», – вспоминал инженер-путеец.
Чтобы отвадить всевозможных заступников, член коллегии ВУЧК В. А. Балицкий в прессе разъяснил бесполезность подачи кассационных жалоб и прошений о помиловании. Смертные приговоры Ревтрибунала, по его словам, отныне будут приводиться в исполнение немедленно.
Такое своеволие не могло остаться незамеченным в Москве, и оттуда в Киев была направлена делегация в составе члена коллегии Наркомпути В. Н. Ксандрова и главного инспектора Высшей инспекции путей сообщения Ю. И. Лебедева. Официальной целью поездки стало слияние наркоматов путей сообщения республик. На самом деле это была попытка спасти от репрессий ряд ценных специалистов отрасли.
Лацис продолжал действовать в том же духе и перед московскими визитерами лгал, юлил, затягивал с выполнением приказов. Он ничего не сделал, чтобы освободить инженера Н. Н. Вейса и других арестованных. Комиссии пришлось прибегнуть к последнему средству – эвакуации.
«Ксандров и Лебедев вывезли тогда целый вагон инженеров в Москву, коим угрожал арест и расстрел… Лебедев мне говорил тогда, что они имеют, между прочим, …поручение из Москвы надеть намордник на Лациса, но что это операция очень тяжелая и рискованная – можно быть при этом жестоко покусанным. Лучше на это время всем угрожаемым выехать в Москву… Намордника так-таки надеть и не удалось», – сообщает инженер-железнодорожник.
«Вяча – божья коровка»
Неслучайно Лацис мог запросто игнорировать не только украинский Совнарком, но даже Москву. Начиная с харьковского периода председателем Ревтрибунала УССР был Г. Пятаков, непримиримо относившийся к «контрреволюции». Он всячески покрывал бесчинства ВУЧК, замалчивал применение в тюрьмах пыток.
И правительство РСФСР направило в Украину ряд видных большевистских функционеров. Так, в состав Совнаркома УССР – заместителем народного комиссара социалистической и военной инспекции – и в коллегию ВУЧК был введен председатель Особого Отдела ВЧК, протеже Ф. Дзержинского, В. Р. Менжинский.
«Копать глубоко» он имел все формальные права. Хотя чрезвычайные полномочия Рабоче-крестьянская инспекция получила несколько позже, в 1920-м, но детально вникать в дела ЧК профильный заместитель наркома мог вполне. Дотошность Менжинского, с его стремлением докопаться до мелочей, вплоть до самостоятельных допросов, была известна.
Трудно сказать, насколько серьезных покровителей имел в Москве «поднадзорный» Лацис. Но вдруг Менжинского… удаляют из Киева – в Черниговскую губернию. 9 июля 1919 года его командируют в прифронтовую полосу с особыми полномочиями, и в столицу он возвращается лишь в начале августа.
Возможно, Менжинский стал мешать Лацису, и его под благовидным предлогом отослали. Какие-то трения между ними были – предВУЧК нелестно отзывался в адрес органов контроля.
«При гражданской войне, когда наши военные спецы в своем большинстве из буржуазной среды, допустить их для охраны наших военных тайн, для борьбы со шпионажем, значило бы бросить щуку в наказание в реку… Предоставить классовому врагу следить за шпионажем своего же класса… было бы величайшей нелепостью», – писал М. Лацис в 1921 году.
Впрочем, серьезных столкновений с верхушкой ВУЧК от Менжинского современники и не ожидали, учитывая его характер. Еще с ранних лет он отличался гипертрофированной застенчивостью и даже бесхребетностью – юношеское прозвище «Вяча – божья коровка» говорит о многом.
Большевик-интеллигент и польский ссыльнопоселенец
Между тем, из Москвы была направлена новая комиссия под председательством Д. З. Мануильского. Рафинированный интеллигент, по-своему честный, он, по замыслу руководства, должен был прекратить бессудную практику Лациса.
Вместе с Мануильским места заключения инспектировал редактор польской газеты «Голос коммуниста», старый ссыльнопоселенец Ф. Я. Кон. Его слабость к польскому революционному движению вылилась в помощь польской молодежи – студентам, курсисткам, которую массово арестовывали как заложников и подозрительный элемент.
Красный крест отмечает:
«Мануильский даже неосторожно обещал пересмотреть все дела чрезвычайки, хотя, в Центральном учреждении в ВУЧК он ни разу не побывал. Да его там и не послушались бы.
Сколько-нибудь серьезных контрреволюционных дел Мануильский не касался. Приказы его часто не исполнялись. Но так измучены, так истерзаны были несчастные, попавшие в ЧК, что они бросились навстречу Мануильскому, смотрели на него, как на избавителя, жаждали его приезда. Для заключенных был праздник, когда к лагерю подъезжал автомобиль Мануильского и Кона, которые вели себя благожелательно и милостиво».
Итоги работы комиссии более чем скромны: несколько десятков дел пересмотрено и закрыто; некоторые заложники освободились по болезни; чуть смягчен режим содержания; террор ненадолго приостановили.
Правда, и комиссии чекистское руководство создавало препятствия. В прессе появился ряд статей М. Лациса, в которых обосновывалась необходимость террора. Вдобавок предВУЧК отдал негласное распоряжение не выполнять приказы Д. Мануильского. Однако последнего не убрали из Киева, а, напротив, поставили во главе Политического комитета обороны – столица Украины снова становилась прифронтовым городом. К эвакуации готовились большевистское руководство и дипломатический корпус.
Именно с последним связано политическое и уголовное дело, получившее в Киеве и за его пределами нешуточный резонанс.