С установлением в 1919 г. советской власти многие киевляне, особенно те, кого теперь причислили к «имущим», были поставлены на грань выживания. Сотрудники ликвидированных коммерческих структур пополнили ряды безработных. Чтобы хоть как-то прожить, многие из них стали поступать на службу во всевозможные учреждения, массово открываемые в столице УССР. Так начала формироваться специфическая социальная прослойка – «совслужащие».
Обывательские метания
Огромная масса киевлян к марту 1919 г. осталась почти без средств к существованию. Город, когда-то славный своими предпринимательскими талантами, резко менялся. Закрывались банки, акционерные и страховые общества, конторы и т. п., а их многочисленные сотрудники увольнялись. Прежние накопления, даже еще не разграбленные, тоже стали недоступны.
Вдобавок ко всем реквизициям, контрибуциям, чрезвычайным налогам и прочему с 4 марта в Киеве ввели трудовую повинность. Ей подлежали живущие на «нетрудовые доходы» или использующие наемный труд; лица свободных профессий, юристы, сотрудники прежних газет и т. д. Им запретили выезд из города и привлекали к принудительной физической работе.
А на горизонте маячила еще и повинность военная. В 1930-е В. А. Антонов-Овсеенко делился планами по организации украинской красной армии. Туда предполагалось призвать по Украине 350-400 тыс. человек.
Чтобы избежать всех этих бед, киевляне бросились срочно искать себе любое занятие. Началась «пролетаризация состоятельных»: молодые люди из когда-то обеспеченных семей, с хорошим образованием, пытались найти места – хотя бы официантов, сторожей, горничных, сиделок. «Странный теперь город наш Киев. Доктора и адвокаты сторожат огороды. Чекисты на раутах знакомятся с консулами», – с горечью отмечал очевидец.
Кроме заработка, подобные занятия позволяли сделать один очень важный шаг – вступить в профсоюз. А это уже открывало некоторые перспективы. Профсоюзы как «школа коммунизма» приветствовались новой властью, считались первыми ячейками грядущего бесклассового общества. До сих пор первую скрипку в их деятельности играли рабочие и служащие. Теперь же началось стремительное развитие ранее созданных объединений работников сферы обслуживания, извозчиков, актеров, врачей и т. д.
Членство в профсоюзе сулило хоть какую-то защиту от давления властей и создавало иллюзию устроенности. Можно было уже не бояться мобилизаций, пользоваться услугами страхования, медицинской кассой, бесплатно ходить в театр, питаться в профсоюзной столовой. Главное – менялся статус: с «буржуазного» на трудовой.
Тем же, кому не посчастливилось устроиться сразу, пришлось прибегать к услугам биржи труда.
Биржевые «прелести»
Все киевские потрясения вызвали в городе, и без того не обремененном изобилием вакансий, новый всплеск безработицы. Предприятия неуклонно сокращали производство, а в пищевой и легкой отраслях одно за другим останавливались – как и сахарные заводы в пригородах. Почти ничего не строилось. Резко упал спрос на бытовые услуги. Прекратилось производство предметов роскоши – а к ним новая власть могла отнести все что угодно.
По этому поводу очевидица пишет: «Кажется, «коммунист» и «идиот» – значение этих двух слов равносильно. Вышел декрет о количестве мебели, которое полагается на семью… На семью полагается шкаф (1), стол (1), столько кроватей и стульев, сколько членов семьи, плюс 2 стула для гостей… Умывальники, комоды, этажерки, ночные столики и т. п. считаются, очевидно, излишними предметами роскоши, которые, разумеется, в случае нахождения будут реквизированы».
Столкнувшись с новым вызовом, власть была вынуждена что-то делать. Но и здесь успела наломать дров. Все частные посреднические конторы и агентства по трудоустройству в одночасье закрылись. Решением исполкома в середине февраля 1919 г. открылась единая биржа труда. И… сразу оказалась загружена до крайности. С первых дней здесь ежедневно регистрировалось по 300-500 безработных, а к апрелю эта цифра выросла до 1 тыс. человек.
Организация же ее работы была поставлена просто отвратительно. Очевидец Ю. К. Рапопорт красноречив: «Попробовал я, было, сделаться безработным. Это особая профессия; нужно каждый день ходить на биржу труда и штемпелевать особую карточку. Многие буржуи так и живут: лучше пройтись проштемпелеваться, чем коптеть в комиссариате.
Но к этому тоже надо приспособиться. На бирже труда почему-то заправляют не коммунисты, а меньшевики. И надо им отдать справедливость: из всех учреждений это самое гнусное, самое проплеванное, замызганное, провонявшееся…
И уж, конечно, самое сумбурное и грубое. Трудно сосчитать, через сколько очередей приходится здесь пройти. В узеньких душных коридорах хвосты сталкиваются, сбиваются… В одной и той же комнате по пять очередей, за каждым столом особая; какой-то маленький черный человечек – видно, создатель всего этого замечательного аппарата – кубарем летает по лестницам, расталкивает все хвосты, кричит, топает ногами, ругается».
Лучшим выходом для очень многих столкнувшихся с этим хаосом, казалось трудоустройство в многочисленных советских учреждениях.
Как грибы после дождя…
В Киеве, как в крупнейшем городе Юго-Западного края Российской империи, в городе губернском и уездном, всегда работала масса государственных и земских учреждений разного уровня. Но с установлением советской власти и переносом сюда столицы УССР – начался настоящий чиновный бум.
Первым же приказом коменданта Киева Н. Щорса от 5 февраля «органы бывшей власти упраздняются». Тем не менее тут же, приказом №9, работа в общественных учреждениях должна продолжаться. Далее власть берет на учет всех специалистов, людей с образованием, бухгалтеров, юристов и т. п. – чтобы в случае нужды принудить их к работе.
А затем начинает формироваться новый бюрократический аппарат, приобретая вскоре чудовищные формы. Центр города – от Липок до ул. Прорезной и далее – «освобождается» от жильцов. Здесь открывается масса новых структур: центральных, губернских, уездных, городских. Совнарком и Наркоминдел расположились в Мариинском дворце.
Бывшую резиденцию гетмана занял председатель Совнаркома Х. Раковский. Наркомпрод помещался по ул. Крещатик, 6 и в гостиницах «Империал» и «Петроград» по ул. Большой Васильковской; Наркомат военных дел – Крещатик, 28, Прорезная, 2 (здания не сохранились), Музыкальный переулок, 1; НКВД – Лютеранская, 22 (по старой нумерации домов).
К новым учреждениям потянулись вереницы повозок с реквизированной мебелью и прочим имуществом. В основном все эти «присутствия» возглавили большевики. В силу своей малообразованности и некомпетентности в управлении они крайне нуждались в специалистах.
И в столице УССР начинает формироваться новый слой общества – служащие советских учреждений, или совслужащие. Сюда охотно идут «буржуи» – из разных соображений. Так, киевская студентка пишет в дневнике: «Советская служба будто бы дает паек, который никто никогда не получает, и кое-какие привилегии, напр., те дома, где живет много советских служащих, не реквизируются».
Это хоть какая-то возможность защититься от преследований: получить охранную грамоту на библиотеку, избежать мобилизации, помочь попавшим в беду родным. «Служба есть, разумеется, вещь необходимая. Денег она дает мало – но не в деньгах тут сила: без службы нет социального положения. При советском строе мыслимы два status’a: «сотрудник» – или дезертир», – резюмирует Ю. К. Рапопорт.
Павда, добавляет он, есть и другие: «В кондитерской у Зелковского в пять часов, кроме непременных чекистов, можно встретить… крайне правых, «самодержавников». Это те, что говорят: лучше большевики, чем Деникин с кадетами. Таких совсем немало, …они опаснее большевиков: их распознать труднее… Они готовы служить большевикам, только бы «кадет» утопить».
Итак, обыватель ринулся «покорять» совучреждения. И сразу же столкнулся с «визитной карточкой» нового строя.
«Ну как не порадеть родному человечку!»
Оказалось, что теперь ничего не значат способности, знания и умения. При новом строе во всех сферах жизни дело решают взятки, связи, знакомства. Киевская студентка спасается от выселения за… старый чемодан и несколько бутылок водки. Адвокат А. Гольденвейзер с помощью друзей устраивается юрисконсультом в губсовнархозе.
«Оригинальная власть! Один из ее высших представителей не стесняется действовать по знакомству наперекор ей… Большевики довели до абсурда все недостатки, которыми отличаются плохие правительства. У них без протекции, без знакомства нельзя сделать шагу, нельзя вообще существовать», – отмечает киевлянка.
Не исключение и белогвардейский агент – ему служба нужна для прикрытия. «Разумеется, в конечном счете я попал на службу так, как все: по знакомству, – вспоминает Ю. К. Рапопорт. – Дальний родственник жены, бравый гвардейский полковник… все режимы просидел в одном из «нейтральных», хозяйственных ведомств. Сидит и теперь – только слегка переименовали их. Усиленно меня приглашает».
Успешно пройдя все этапы трудоустройства, заполнив «гнусную» анкету, он быстро осваивается: «Я получаю высокую должность начальника отдела – должно быть «за ученость». Это очень хорошо, на случай выселений, облав и пр. и пр., а кроме того, мне предстоит набрать штат из 25 человек. Значит, можно многих пристроить».
И новоиспеченный «начальник из Наркомпрода» тянет к себе всех кого может. Главное – красиво нарисовать схему развития отдела и обосновать перед руководством сверхценность кандидатов. «Большой кружок – это я. Черточка вниз и кружок поменьше. Это будет, скажем, Александр Николаевич Орловский. Вот уж два месяца как мировые судьи ликвидированы, а у Александра Николаевича семья…
Вторая черточка вниз от меня, второй кружок: «Заведующий вторым подотделом». Пусть он, скажем, разрабатывает инструкции и циркуляры. Сюда придется посадить Шаумберга. Этот старик, которого отдали мне в подчинение, немало меня смущает…
Третий кружок, третий подотдел: типографский… Сюда в качестве спеца можно пристроить Стоцинского. У них с женой все вещи брошены в Петербурге, а в учреждении по делам печати хоть и высокие ставки, да ведь на жалованье не прожить…
Нужно, однако, и Алешу устроить… Правда, слишком много людей в городе знает его как поручика Билибина… Поэтому Алеша… будет сидеть дома. Он в командировке: подыскивает для склада помещение.
Все остальные места заполняются разными дамами и барышнями».
Таким вот образом формировалась прослойка советских служащих. Но это был еще не театр абсурда, а лишь его преддверие. Настоящее безумие начиналось там, дальше – в коридорах и кабинетах совучреждений.