В прежние времена наш город также встречал Новый год дважды. Вначале по официальному календарю – 1 января, а затем и «старый Новый год» – 1 сентября. Оба праздника отмечались весело, причем тот и другой, как правило, без елки. Обычай дважды встречать Новый год являлся исключительно киевским «ноу-хау»
Дело в том, что в других городах империи праздновать Новый год 1 сентября прекратили еще в 1700 году по велению Петра I. Но Киев – город упрямый, здесь привычкам так просто не изменяют. Поэтому почти 200 лет после петровского указа – вплоть до конца XIX столетия – ремесленники Подола по собственной инициативе отмечали «старый Новый год».
В лесу родился чертополох
Ближе к вечеру 1 сентября подольские женщины отправлялись на Житний рынок, где посреди торговой площади устанавливали новогоднее дерево – в этой роли выступал цветущий куст чертополоха. Его украшали цветными лентами, красными яблоками, бусами, ягодами брусники, а также свечками.
С наступлением сумерек лавочницы, предварительно скинувшись на керосин, торжественно зажигали базарные фонари – по сути, открывали на Подоле осветительный сезон. Затем начиналось женское застолье с умеренным количеством горилки и немереным количеством песен о нелегкой бабьей доле.
Тем временем мужчины собирались в цеховых домах, причем каждый цех – сапожники, портные, ткачи, рыбаки и так далее – имел собственное здание (некоторые цеховые дома до сих пор стоят на Подоле, возле церкви Пирогоща). Цеховики также наряжали куст чертополоха, после чего садились за стол.
Впрочем, мужское «староновогоднее» застолье имело важную особенность: здесь мальчиков-подмастерий принимали в мужчины. То бишь наливали рюмку водки – если испытуемый выпивал одним махом, он на равных входил в мужское сообщество.
Красавица – 50 коп., босяки – 25 коп.
Жители старого Киева никак не связывали елку и с официальным Новым годом. Неудивительно: в те времена «лесная красавица» считалась гостьей не новогодней, а рождественской. Причем представители всех христианских конфессий отмечали Рождество ровно за неделю до Нового года – 25 декабря.
«На Рождество, в сочельник, после тщательной уборки в квартире натирали полы, – вспоминает Александр Вертинский, чьи детство и юность прошли в Киеве рубежа XIX–XX веков. – Здоровенный веселый мужик Никита танцевал на одной ноге по комнатам с утра до вечера, возя щетками по полу и заполняя всю квартиру скипидарным запахом мастики и собственного пота. Потом тот же Никита приносил с базара высокую пышную елку».
Можно представить, как именно Никита совершал покупку.
В те годы, как и теперь, елки приобретались на «елочных базарах», которые устраивались во всех людных местах, на площадях и рынках. Жители киевских пригородов, ночью срубив в лесу «ствол» (не всегда легально), к раннему утру доставляли его к месту продажи и поджидали покупателей.
Высокая елка стоила полтину – 50 коп. (то есть полторы бутылки сорокаградусной водки).
Среднее по размерам дерево Никита еще мог бы доставить домой самостоятельно, но, по словам Вертинского, елка была «огромная, до потолка». Стало быть, эдак метра четыре в высоту. Так что Никите, скорее всего, пришлось нанять пару подвыпивших босяков, специально крутившихся для такого случая на елочных базарах. Их услуги стоили 25 коп. А если Никита покупал елку далековато от дома, то наверняка вез ее на извозчике. Тут уж как повезет – цена договорная.
Чужая игрушка всегда лучше
«Когда елку приносили впервые с улицы, с трудом пропихивая ее сквозь распахнутые двери и портьеры, – вспоминает Александр Куприн, – она пахла арбузом, лесом и мышами. Этот мышистый запах весьма любила трубохвостая кошка. Наутро ее можно было всегда найти внутри нижних ветвей: подолгу подозрительно и тщательно она обнюхивала ствол, тыкаясь в острую хвою носом, – «где же тут спряталась мышь? Вот вопрос».
Елку устанавливали в отцовском кабинете или спальне, где она оттаивала, наполняя квартиру приятным и волнующим запахом хвои. Затем родители в сопровождении прислуги удалялись в комнату – наряжать лесную гостью. Дети должны были идти в детскую и ждать, когда их позовут. Ожидание могло длиться и час, и два, и больше, но для ребятни это были самые волнующие, самые сладкие часы в году.
Наконец, раздавалось долгожданное: «Дети-и-и-и!», и юные члены семьи наперегонки мчались увидеть первыми зеленую красавицу. «Елка, – запомнил свои детские впечатления Вертинский, – стояла нарядная… и была похожа на какую-то древнюю царицу, разубранную в жемчуга и парчу, гордую и прекрасную».
Кроме восхищения рождественской гостьей, каждого ребенка интересовало: какой же подарок приготовили родители? Как правило, взрослые дарили игрушки – деревянных лошадок, которых можно было оседлать, заводные паровозики с прицепными вагончиками, умных кукол, говорящих: «Ма-ма».
«Чудесны были игрушки, – иронизирует Куприн, – но чужая всегда казалась лучше. Прижав полученный подарок обеими руками к груди, на него сначала вовсе и не смотришь: глядишь серьезно и молча, исподлобья, на игрушку ближайшего соседа».
Потом вокруг елки водили хороводы, пели песенки, играли в различные призовые игры. Словом, было весело.
На каток и в церковь
Через неделю после главного события – Рождества – наступал Новый год. В те времена это был второстепенный праздник. С елкой, как правило, прощались вскоре после Рождества, и Новый год большинство киевлян встречали уже без запаха хвои.
Новогоднюю ночь проводили, как правило, вне дома – одни спешили на костюмированный бал в театр Бергонье (за самые оригинальные костюмы обещаны награды – часы, золотая брошь, два золотых медальона), другие отправлялись к полуночи на новогоднюю службу в церковь (тогдашняя новинка), третьи резервировали столик в ресторане гостиницы «Континенталь» (специально приглашен из Москвы цыганский хор), иные, впрочем, предпочитали ресторан Т. Роотса (анонсирован «голландский квартет, состоящий из выпускников Венской консерватории», кроме того, «для дам – живые цветы»), ну а кто-то ехал на каток, где под звуки духового оркестра встречал приход очередного года «с ветерком» на взятых напрокат французских коньках.
Поздравляем и желаем
Поначалу киевляне поздравляли друг друга только с Рождеством – в новогодних открытках не было нужды. Однако к концу XIX столетия, когда Новый год стал «набирать обороты» как самостоятельный праздник, начались и первые, еще эпизодические, поздравления с ним. Например, автору этих строк доводилось видеть обычную тогдашнюю открытку с видом Киева, на лицевой стороне которой, под изображением памятника Б. Хмельницкому, отправитель от руки приписал: «С Новымъ годомъ!».
Лишь в начале ХХ века начали появляться специальные новогодние открытки. А массовое распространение они получили незадолго до Первой мировой войны.
Что желали тогда на Новый год? Да то же, что и теперь. Вот некий Юлик из Шостки шлет открытку в Киев: «Дорогая Даша! Поздравляю тебя с Новым годом и желаю, чтобы в этом году ты была счастливее, нежели в прошлые годы! Поздравляю с праздником твоих родных Антосю, Полю, Никиту, Ниночку и остальных. Юлик».
А вот слегка запоздавшее поздравление из Одессы, отправленное, судя по штемпелю, 4 января 1912 года: «Многоуважаемые Георгий Петрович и Ольга Михайловна! Лучше поздно, чем никогда. Поздравляем с Новым Годом и желаем всего наилучшего в наступившем году!».