Ни одна из городских служб в дореволюционном Киеве не пользовалась таким уважением и популярностью, как пожарная. Для Киева эта охрана была не просто важна, а жизненно необходима. Многих огнеборцев киевляне знали по именам, об их подвигах слагались легенды, а процесс тушения пожаров было одним из любимых развлечений городских обывателей.
Несмотря на то что в конце ХІХ – начале XX века благодаря строительному буму в городе возводились в основном здания из кирпича и камня, большинство городских строений оставались деревянными. А о том, как горят деревянные дома, киевляне знали не понаслышке.
Великий киевский пожар
Самый грандиозный киевский пожар продолжался с 9 по 12 июля 1811 года. Начался он в одном из домов на Спасской улице. Скорее всего, загорелась древесная стружка, которой во дворе и мастерской столяра, проживающего в этом доме, было с избытком. Нечаянно оброненная искра, летняя жара и сильный порывистый ветер сделали свое дело. Моментально вспыхнули деревянные стены, затем занялась крыша, огонь перекинулся на заборы, пристройки, деревянные мостовые, а затем и соседние дома. Жертвой вырвавшегося на свободу огня стала вся территория Подола. В результате пожара полностью выгорело более тысячи домов, пострадало около 20 церквей и здание киевского магистрата. Уцелели лишь каменные сооружения, однако и они требовали серьезного ремонта. За 72 часа один из самых густозаселенных и зеленых районов Киева превратился в дымящуюся пустыню, усеянную еще тлеющими развалинами и обугленными головешками на месте недавно цветущих садов.
Тем не менее первая регулярная пожарная часть была создана в Киеве только через 16 лет. В 1827 году для оперативной доставки к месту возгорания пожарных и оборудования город приобрел 36 лошадей. Первые пожарные части были подчинены городскому полицмейстеру, и вид «праздно шатающихся» людей, очевидно, раздражал полицейское начальство. Членов дежурных расчетов постоянно «припахивали» на разнообразные хозяйственные работы вроде отлавливания бродячих собак или развозки воды.
К двадцатой годовщине «великого пожара» Киев обзавелся уже тремя пожарными частями, а спустя еще десять лет, в 1841-м, еще одной – Старокиевской. Для новой пожарной части была уготована роль центральной. Доставшееся ей в наследство от городских присутственных мест здание было перестроено в соответствии с нуждами пожарных, а возведенная над ним каланча стала самой высокой в городе.
Впрочем, в тот период основной задачей команды было не тушение пожара, а локализация его очага. Вокруг горящего здания нещадно разбирались, ломались, растаскивались заборы, сараи и пристройки, которые могли послужить пищей для разрастающегося пламени. Основная часть воды, привезенной с собой и подносимой сбегающимися на помощь горожанами, выливалась не на горящее здание, а на крыши и стены соседних. И только когда вокруг пожара образовывалась свободная от воспламеняющихся предметов зона, приступали к тушению горящего сооружения. При этом, как правило, спасти деревянную постройку было уже невозможно, и зачастую ее тушили по частям, выдергивая из пламени отдельные бревна.
«Жажда – ничто, имидж – все»
Старинная английская поговорка гласит о том, что можно бесконечно смотреть на три вещи: горящий огонь, льющуюся воду и работу других людей. В контексте нашего повествования идеальным вариантом такого созерцания являлось тушение пожара, где присутствовала и вода, и пламя, и десятки работающих с полной отдачей людей. Впрочем, для киевлян зрелищная часть пожаротушения наступала намного раньше прибытия пожарной команды. Собственно, уже ее выезд сам по себе являлся своеобразным шоу, вызывающим скопление зевак и бурные обсуждения.
Сначала на пожарной колокольне появлялся сигнальный флаг оранжевого или красного цвета, сообщающий о том, что наблюдатель на каланче заметил появление признаков возгорания. Если, по мнению охранника на вышке, дым, а, следовательно, и пожар были незначительные, то оранжевым флагом подымалась по тревоге только одна пожарная часть, ближайшая к источнику дыма. Сигналом для вызова той или иной команды являлось определенное количество больших черных шаров, появляющихся на каланче. В темное время суток такие же сигналы подавались с помощью фонарей с цветными стеклами. Тут же сигналы первой каланчи подхватывалась на вышках других пожарных частей, и уже через несколько минут все ворота одной из них разом распахивались и на улицу в полной красе выезжал весь пожарный отряд.
Первым из пожарного депо вылетал верхом вестовой, который сигналом рожка и видом развевающегося над ним вымпела пожарной части расчищал дорогу следовавшему за ним обозу. Затем к месту пожара выкатывали три конные повозки, или как тогда говорили – линейки. На козлах первой восседали кучер и брандмейстер – начальник пожарной части, а за ними на скамьях, установленных вдоль повозки, сидели спиной к спине еще шесть членов пожарной команды. Такое размещение пассажиров позволяло сэкономить время на высадку, и вся команда могла спрыгнуть с повозки одновременно. Эта линейка именовалась багровым ходом, так как, помимо людей, транспортировала мелкий противопожарный инвентарь – багры, крючья, топоры и лопаты.
Вторая линейка – трубный ход – доставляла пожарные рукава и брандспойты. Третья – бочечный ход – везла ручные пожарные насосы и бочки с водой. Блеск начищенных медных касок, сигналы пожарных рожков и крики кучеров, подгоняющих лошадей, делали пожарный выезд незабываемым зрелищем, которое стало еще внушительнее с появлением специальной противопожарной техники. С 1888 года к выездам на пожары в зданиях «с повышенной этажностью» стали задействовать передвижную пожарную лестницу, позволяющую пожарным подыматься на верхние этажи трех-пятиэтажных зданий. Через несколько лет к обозу присоединилась еще одна повозка – паровой насос на конном ходу. Это чудо научно-технического прогресса обошлась городу в 14 тысяч рублей. Сумма по тем временам баснословная, но оно того стоило. Во-первых, паровой насос имел производительность в десятки раз большую, чем ручные насосы, давление в пожарных шлангах создавалось гораздо выше, а струя воды, бьющая из брандспойта, была намного толще и доставала гораздо дальше. А во-вторых, для городских властей также имело немалое значение то обстоятельство, что блестящие бока медного парового котла отлично смотрелись на фоне сверкающих касок киевских пожарных.
А ведь именно внешнему лоску пожарных команд Киевская городская дума уделяла особое внимание, ежегодно выделяя немалые средства на приобретение и содержание лошадей для частей. При этом для каждой городской части приобретались лошади только одной, определенной масти. Гнедые служили в Дворцовой, вороные – в Лыбедской, коричневые – в Старокиевской, а бело-серые – в Подольской. В то же время на приобретение пожарного оборудования Дума раскошеливалась крайне неохотно, а рядовой спасатель в месяц получал всего 15 рублей оклада, что было на четверть меньше, чем денежное содержание нижних чинов киевской полиции и вполовину меньше зарплаты вагоновожатого киевской городской железной дороги.
Единственным утешением, в финансовом, разумеется, плане, для киевских огнеборцев были финансовые поступления от собственников имущества и родственников людей, спасенных ими при пожаре. Так, к примеру, в апреле 1899 года «Киевское агентство Московского страхового общества выдало в награду чинам киевской пожарной команды 150 рублей за успешное тушение пожара 18 марта по Меринговской улице, в доме Герчикова, во время которого огонь угрожал соседним домам: Почтарь и Шлейфера, которые застрахованы в Московском обществе. Из этой суммы агентство просит выдать пожарным служителям, пострадавшим во время тушения при обвале стены: Миронюку 30 рублей, Ященко и Маникало по 5 рублей». Каким образом поделили оставшиеся от премии 110 рублей, история, к сожалению умалчивает.
Особое мнение
Справедливости ради надо отметить, что киевские спасатели старались бороться с пожарами не только путем их тушения, но и проводя профилактические мероприятия. И тут, увы, они не всегда достигали взаимопонимания с городскими властями.
В 1873 году в Одессе полностью сгорел Театр оперы и балета. Пожар, слава богу, произошел ночью, и люди в огне не пострадали. Учитывая тот факт, что совершенно случайно загорелся театр в последний день страхового срока, большого резонанса в обществе это происшествие не имело.
Как ни странно, но гораздо большее внимание в Киеве обратили на пожар, произошедший в Чикаго в декабре 1896 года среди бела дня в огромном здании «Колосеума», когда там проходила ремесленная выставка. Входные двери в здание и выставочные залы были широко открыты, к эвакуации посетителей приступили немедленно после начала пожара, тем не менее из трехсот человек, находящихся в здании, шестеро не смогли выбраться и погибли в пламени. Жертв могло быть намного больше, так как у одной из дверей, оказавшейся закрытой, скопилось большое количество людей, среди которых уже начиналась паника и давка. Трагедии не произошло, так как один из вовремя подоспевших служителей смог пробраться через толпу к двери, открыть ее и выпустить посетителей наружу.
Буквально через несколько дней после публикации в киевских газетах статьи о происшествии в Чикаго киевский брант-майор (начальник пожарной охраны Киева) М. П. Козловский в составе «специальной смешанной комиссии под предводительством губернского архитектора» участвовал в осмотре помещения, занимаемого театром Чарова. Комиссия, в которую, кроме вышеназванных лиц, вошли городской архитектор А. С. Кривошеев, гражданский инженер Бек и чины полиции, признала театр «безопасным в пожарном отношении». С этим постановлением не согласился только один человек, который, собственно, и должен был быть в этой комиссии главным. Киевский брант-майор остался при своем мнении и аргументировал свою позицию тем, что в акте осмотра были упущены несколько серьезных недостатков, а именно: «со стороны сцены к театру пристроены без особого на то разрешения деревянные уборные для артистов, помещения эти обогреваются простыми железными печами, а трубы последних проведены через деревянные потолки». Кроме того, на весь театр имелся только один пожарный кран длиной всего пять аршин, из которого струя подымается на высоту всего одного аршина. И без того узкий выход из зрительного зала загромождали вешалки для верхней одежды, освещение в уборных (гримерках) осуществлялось керосиновыми лампами, выход из театра недостаточно широк. Кому, как не главному пожарному Киева знать, что большинство пожаров в городе произошло как раз из-за возгорания деревянных потолков, примыкающих к железным печным трубам. Кому, как не городскому брант-майору знать, что главными поджигателями в Киеве являются перевернутые керосиновые лампы, а самое большое количество людей при пожарах гибнет именно из-за паники и давки в узких проходах. Но, увы, замечания пожарного к вниманию приняты не были. В Киеве, как и прежде, не желали учиться ни на чужих, ни на своих ошибках, в очередной раз забывая, что противопожарные инструкции написаны кровью, а их нарушение может повлечь новые жертвы.