Весной 1770 года 48-летний философ и поэт Григорий Сковорода засобирался в Киев из села Гусинки Харьковской губернии. Владельцы этого имения братья Сошальские позвали к себе Сковороду после того, как его отстранили от преподавания в Харьковском коллегиуме. В коллегиум Сковороду пригласил лично харьковский губернатор Евдоким Щербинин. Жалованье 50 рублей в год не ахти какое, однако философу на жизнь хватало. Более того, он мог позволить себе давать приятелям деньги взаймы.
Однако митрополит Самуил выразил недовольство тем, что катехизис преподает светский человек. И в конце учебного года добился увольнения «неправильного» преподавателя.
Село Гусинка понравилось Григорию Саввичу. Райское место – тишина, свобода, безмятежность. Он поселился на околице села, на пасеке. Писал стихи, пил токайское вино, играл на флейте, наслаждался жизнью. Прожив в таком стиле полгода, решил не возвращаться к преподаванию. Вместо этого отправился в любезный сердцу Киев – город, где он когда-то учился в Могилянской академии и с которым многое связано.
Желание бежать
Странствуя, Сковорода в июне пришел в Китаевскую пустынь – в те времена далекий пригород Киева. Там настоятелем был его двоюродный брат Иустин. Прожил в монастыре три летних месяца. Киевские предания, записанные историком Виктором Аскоченским, гласят, что Сковорода собирал «вокруг себя толпы любопытных». Его считали «юродивым, и встречали насмешками; в ответ на это Сковорода играл им на дудке».
В конце августа Григорий Саввич, по словам его ученика и первого биографа Михаила Ковалинского, «вдруг приметил в себе внутреннее движение духа непонятное, побуждающее его ехать из Киева». Философ и сам не мог объяснить, почему его охватило желание немедленно оставить «мать городов». Тем не менее попросил Иустина, «чтоб отпустил его в Харьков» (речь шла о подорожной грамоте, позволявшей бесплатно получать на станциях почтовых лошадей).
Странные аргументы
Причины столь стремительного бегства были непонятны и обидны Иустину – мол, разве мы тебя плохо принимаем? Ведь всего вдоволь, и живи сколько хочешь. Жаловаться на негостеприимность брата Сковорода никак не мог. Однако и оставаться в монастыре не желал. Ковалинский описал ситуацию так: «Григорий непреклонно настаивает, чтоб отправить его. Иустин заклинает его всею святынею не оставлять его».
В итоге братья поссорились. Сковорода отправился в Киев на Печерское предместье в надежде взять подорожную у старинных приятелей. Но и там не нашел понимания – друзья «удерживают его… он отговаривается, что ему дух настоятельно велит удалиться из Киева». Ссылки на дух, однако, показались неубедительными.
«…он слышит запах от трупов»
Сковорода решил навестить альма-матер – Могилянскую академию. Там тоже есть знакомые. Вошел в город в районе Золотых ворот, уже не действовавших и засыпанных землей. Отправился по знакомому маршруту в сторону недавно построенной Андреевской церкви.
«Дошедши до того места, где ныне Андреевская церковь, — описывает Виктор Аскоченский, — он вдруг поворотил назад, как будто по велению какой-то силы; отошедши от прежнего места на значительное расстояние, он опять подошел к нему и опять воротился. Желая, однако ж, победить в себе такую странную нерешительность, Сковорода пошел тверже тем спуском, но вдруг побежал назад, заткнув нос и с ужасом повторяя, что он слышит запах от трупов».
Философ вернулся в Китаевскую пустынь и стал собирать вещи. На вопросы братии ответствовал, что в Киеве скоро будет чума. Напрасно монахи убеждали его, что опасаться нечего, что богоспасаемому городу ничто не угрожает. «Сковорода, — повествует предание, — ничего не слушал и в тот же день ушел пешком из Киева».
Чума, как и было сказано
А через два дня в Киеве вспыхнула эпидемия чумы. Причем все началось именно на Подоле, куда так и не дошел Григорий Сковорода.
Городские власти поначалу бездействовали. Зная, что в Европе свирепствует «моровая язва», не ввели карантин для путешественников. Купец, возвратившийся с партией товара из Польши, занес в город смертельную болезнь.
Но и после этого предохранительные меры не были введены – например, жители Подола продолжали свободно ходить на Печерск. Только когда чума охватила весь город, последовала команда оцепить Киев.
Тем временем Сковорода прибыл в Ахтырку. «Остановился он, — пишет Михаил Ковалинский, — в монастыре у приятеля своего архимандрита Венедикта. Тут вдруг получили известие, что в Киеве оказалась моровая язва, о которой в бытность его и не слышно было, и что город заперт уже».
Не всех коснулась беда
Лишь теперь у киевлян открылись глаза на происходящее, но было поздно. К 15 ноября количество умерших превысило 6 тысяч человек, то есть за два месяца город лишился трети своего населения. Правда, войта и магистратских чиновников беда не коснулась – они жили на дачах за городом.
Как остановить эпидемию, никто не знал. Группа хирургов, отправленная властями на Подол, не смогла укротить чуму.
Отцы города в отчаянии хватались за самые безумные идеи. Так, содержавшийся под стражей турок-офицер, попавший в плен во время длившейся тогда русско-турецкой войны, заявил, что знает способ, как спасти киевлян от чумы. В качестве гонорара за услугу потребовал освободить его.
Пленный написал по-турецки несколько записок одинакового содержания: «Великий Мухаммед! На этот раз помилуй христиан и спаси их от моровой язвы, ради избавления нашего из плена!». Записки прикрепил к шестам и водрузил на подольские колокольни. По его словам, в Турции, где часто вспыхивала чума, это помогает.
Но в Киеве не помогло. Рассерженные монахи убрали шесты и уничтожили записки. Тем временем шарлатан-офицер благополучно исчез из города.
Беспечность наказуема
В начале января 1771 года чума утихла на Печерске и в Старом городе, а в феврале – и на Подоле. 30 марта в Киеве возобновили «свободное сообщение».
Беспечные знакомые Сковороды, уверявшие его, что опасности нет, стали жертвами эпидемии. А философ прожил еще четверть века, написав немало притч, диалогов, трактатов, басен и, наконец, завершив знаменитый сборник «Сад божественних пісень».