«Говорить, что на Андреевском спуске нет искусства, глупо»

Автор: Татьяна Коломыченко
13:47 29.09.2017

К ней даже подойти было тяжело, не то что дрова подбрасывать! Сварочная перчатка сгорела прямо на мне: мелкие ожоги по…
Читать дальше

«Говорить, что на Андреевском спуске нет искусства, глупо»
Світлодіодне освітлення

К ней даже подойти было тяжело, не то что дрова подбрасывать! Сварочная перчатка сгорела прямо на мне: мелкие ожоги по лицу и рукам. «Сегодня у нас не работа, — сказал я гончару, когда мы начали обжигать эту двухметровую коралловую женщину, – а поклонение богине керамики»

Она раскалилась до тысячи градусов! Температура гуляла, и скульптура переливалась — оранжевым, желтым, красным. Обжиг длился всю ночь.

Я не заканчивал керамику, иначе бы знал, что так, во дворе, это сделать невозможно. Но все получилось! Сейчас собираюсь обжигать вторую большую скульптуру из своей последней серии «Коралловые рыбы».

В керамику меня привели птицы. Я тогда еще выставлялся на Андреевском спуске, отчасти с керамикой, но больше с графикой — это была моя специальность. Хороший офорт стоил триста долларов, но покупатели, к сожалению, находились не чаще чем раз в месяц.  А я уже окончил академию, и меня это очень расстраивало.

В преддверии Евровидения моей тете – она известный гончар – поступил заказ на музыкальных птиц: трипольскую зозулицу выбрали неофициальным символом конкурса. Их делали несколько мастеров, только я за год слепил около шести тысяч. Большая бетонная зозулица, которая стоит на Певческом поле, сделана по моему эскизу. Я и сейчас потихоньку продолжаю лепить этих птиц — заказывают. 

Иногда говорят, что я гончар. Поправляю: я — керамист. Гончар работает на гончарном круге, в технике круглых геометрических форм, а керамист делает все. Чтобы масса называлась керамической, она должна пройти обжиг.

Юрий Денисенко, керамист

Студентом дедушка оказался в оккупированном Киеве: какое-то время он еще ходил на занятия в Академию искусств, но потом здание забрали под комендатуру, а студентов отправили в немецкий трудовой лагерь. После его разбомбили американцы.

Когда война закончилась, дедушка написал мелом на тенте грузовика «Мы из СССР» и отправился в Париж. Мастерские Родена, импрессионистов — это был Париж, в котором он как художник был нужен. Но в Украине — совершенно  разрушенной Украине — оставалась его мать, и дедушка вернулся. Так Михаил Иванович Денисенко оказался на Васильковском керамическом заводе. Впоследствии он сформировал его стиль и стал основателем васильковской майолики.

Помню стол на уровне глаз, на нем пирог, а я не могу дотянуться… Мама помогла, только когда закончила процесс — его нельзя было прерывать. Оба моих родителя — керамисты. Познакомились на том же Васильковском заводе. Но на самом деле керамика в нашей семье началась не с него: по папиной линии я керамист уже в седьмом поколении.

Родители не хотели отдавать меня в художественную школу. Но мне, как ни странно, помогла музыка! В пятом классе я нарисовал картинку, возникшую при прослушивании какой-то народной композиции. Этих казаков учительница музыки показала всем.

Глина под рукой с детства. Смотрел мультики — лепил героев. Конечно, когда помогал папа, выходила совсем крутая игрушка! В художественной школе как-то сделал из глины Шевченко, меня уже тогда тянуло к графике, и я ее добавил. Наложил белую глину на черную и прорезал рисунок.

Графика — это всегда праздник, там легко выехать за счет эффектов. Керамика тоже праздник, но иногда большого отчаянья! Исправить же почти ничего нельзя.

Когда печка разрывается, каждый раз думаешь: это металлический кожух нагрелся или твое изделие бабахнуло? Если обжиг проходит ночью, можно вообще не заснуть. Днем в мастерской бегаешь-бегаешь — как-то легче.

Страшно, если что-то произошло с заказом. Тогда ты можешь задержать строителей и попасть на десятки тысяч долларов на плитке, которая стоит тысячу гривен.  Даже чуть не тот оттенок — и все! А ведь нюансов множество: надо знать, например, что при обжиге красный и золотой требуют подачи кислорода, иначе цвета не будет.

Разорвалась в печи моя скульптура — не переживаю. С утра обычно начинаю работать сразу с тремя объектами, а к вечеру могу взяться и за четвертый. Бывало, одновременно лепил девять. Нашел новый ход — и его тут же хочется развить. Почему, например, коралловые рыбы? Потому что у них полипы — это все варианты стилизации технических отверстий. Керамика же требует отвода, влаги и горячего воздуха.

Очень расстроился, когда разбил мамину птицу, уже две недели не знаю, как сказать.

На табуретке моего прадедушки мы сидим и сейчас. Это ветка — на трех ногах, цельная, крепкая, за двести лет она еще больше ссохлась и стала как камень. А вот из маминой посуды не едим, как-то кощунственно, кажется. У нас дома в обиходе фарфор, но есть, конечно, и пара полимерных чашек.

Полимерная глина — убийца современной керамики. Она дешевая, и конкурировать с ней сложно. Поэтому Васильковский завод я, например, восстанавливать бы не хотел. Ассортимент диктует время: немцы делали на нем керамические мины, которые нельзя было обнаружить металлоискателем, а нам пришлось бы штамповать полимер. Я иногда бываю на заводе — размещаю заказы, когда нужен объем. Там все советское, обветшалое, но все-таки работает множество маленьких цехов, которые делают куда более качественный продукт, чем был бы потоковый.

Мой отец создает пятнадцать тарелок в месяц, не больше. И стоит очередь, потому что уникальная техника. Я тоже собираюсь уйти от заказов — продавать можно и то, что ты делаешь для себя.

Наше место на Андреевском всегда было возле дома Булгакова. На День Киева и День Независимости собирались обязательно. Мы все знали друг друга, и ничего ни с кем не нужно было согласовывать. Союз художников Андреевского начал распадаться в 2013 году, а в 2014-м спуск превратился в базар. Мы больше там не выставляемся, но говорить, что на Андреевском нет искусства, глупо: хорошие живописцы стоят до сих пор. 

Керамика не архаична. Скульптура, посуда, плитка — все может быть современным. Это по селам, на самом деле, остались единицы мастеров. Я могу организовать производство с нуля — без всяких инвестиций. Построить гончарный горн, обжигать на дровах. Гончарку делать на деревянном кругу. А глину брать прямо возле речки, недалеко от нас протекает Ирпень. Может, я когда-нибудь так и зависну на гончарке.

Хочу свой дом из глазурованного кирпича. Мне, правда, говорят, что из него не строят, но я попробую. Сине-зеленый дом в стиле Гауди. А может быть, это будет вовсе не дом, а огромный катамаран, который будет плавать по миру, катать художников и их воркшопы и когда-нибудь станет музеем мировой керамики.

После зозулиц меня пригласили на работу в Вышгородский историко-культурный заповедник, где официально я стал научным сотрудником, а по факту начал проводить мастер-классы по керамике. Это мое! Особенно нравится работать с детьми — они находят классные решения. Как-то девочка слепила коня с короткими ножками, так он был настолько смешной, что я сам начал делать таких!

Это ощущение — от нуля до ста двадцати — когда вжимает в сидение, невероятно. Ощущение старта. Хотя на работу я в основном езжу не на мотоцикле, а на велосипеде. Вообще люблю двухколесные транспортные средства, на них ты резонируешь с окружающим: на улице тепло и тебе тепло. В этом году у меня было всего четыре выходных — Новый год, Рождество и Пасха, еще один день поболел. Психи не болеют, говорю я, даже когда на улице холодно. А в керамике я псих! 

Великий Київ у Google News

підписатися