Включились софиты, и я увидел, что вверх еще пятьдесят рядов: это был первый мой концерт в районном доме культуры. Я ничего не мог разглядеть — свет слепил и темнота обступала. Помню этот страх. Музыкант может быть в аудитории зверь, но выходит на помост – и летят «киксы»… Поэтому в моем музыкальном классе оборудована маленькая сценка, ребята к ней привыкают с первого урока
На каникулах я ношу рваные джинсы и экстремально подстригаюсь. Но к началу учебного года у меня снова классическая стрижка. Это государственная музыкальная школа, по окончании которой выдается государственный диплом. Первый в жизни, между прочим. Даже свидетельство о неполном среднем образовании человек получает позже.
«Вау!» — хочу, чтобы так говорили все, кто пришел ко мне учиться. С тех пор как три года назад я получил свой класс, обустраиваю его. Последним, например, появился шкаф, обтянутый тканью. Мне близок стиль прованс — в нем все и мастерю.
Люблю работать с деревом: для меня запах древесины как для других запах дождя. Я сам из Житомирской области. В нашем доме на четыре семьи — такая застройка тогда велась в колхозе — один из соседей работал столяром. Чего я с ним только ни вырезал! Дудочки делал, даже хотел кларнет выточить, но для этого нужно было африканское дерево, иначе получилась бы бутафория.
В моем классе нет бутафории — все работает. Маленькая деревянная сцена, ряд стульев для родителей, которые становятся первыми зрителями, зеркало с оправой в виде ноты, чтобы ребята учились играть не поднимая плеч. Особенно я переживал за фортепиано для концертмейстера. Когда на каникулах взял в руки болгарку, не знал, как инструмент перенесет реставрацию. Как говорят настройщики, механизм теряет свой строй, если даже просто покидает помещение. Расстраивается от незначительного перепада температуры. Поэтому глотал пыль прямо тут — на улицу его не выносил. И ничего! Немного провансальских царапин не повредили.
Виталий Кузьменко, учитель музыки
Сейчас модно заниматься музыкой. Бывает, родители прямо говорят: «Музыка не станет для ребенка профессией, он будет поступать в престижный европейский колледж. Но если мы экзамены сдадим чуть хуже, то именно музыка нам поможет». Оказывается, в этом колледже есть бэнд, являющийся его визитной карточкой, — такой же, как и баскетбольная команда.
Сейчас у меня девять саксофонистов и один кларнетист. И это тот же вопрос престижа — родителям кажется, что его повышает саксофон.
Никому из учеников не отказываю. Всегда говорю: «Захотел играть — пожалуйста! У тебя есть год». За этот год мы должны «достучаться» и «надуть», или будем прощаться. Труд музыканта нелегкий. Мастерство, к сожалению, не растет просто так вместе с ребенком: за ним стоят тысячи переигранных этюдов. В моем классе можно получить или «2», или «12». Схватил двойку – работай, чтобы рядом появилась единичка.
Дети хотят играть современную музыку. Это мотивы новых сериалов, таких как «Шерлок Холмс», конечно, что-то из Евровидения. А почему нет? Обязательная программа должна дополняться. Я еще устраиваю маленькие фестивали, на которых мы все вместе обыгрываем одну и ту же мелодию — каждый по-своему. В нашей музыкальной школе есть и свой бэнд, которым я руковожу. Это немаленький коллектив — 12 человек. Им я объясняю, что быть еще одним музыкальным составом среди подобных нет смысла, и мотивирую на серьезную работу.
Говорить «пердимоноклями» с детьми не стоит — нужно проще. У меня всегда получалось, хотя преподавать я начал еще до того, как сам стал отцом. Моя жена тоже музыкант и преподает в том числе в этой же школе. У нас тут особенное музыкальное место — мы соседствуем с костелом святого Николая. И мы с сыном не раз в ожидании мамы кружили вокруг него, заслушиваясь органом, — здесь его слышно повсюду.
Музыка вошла в мою жизнь не сразу. Дважды в наше село приезжали преподаватели из районных музыкальных школ набирать учеников, и я дважды поднимал руку — сначала хотел записаться на класс баяна, потом была скрипка. Они не прослушивали, даже инструменты с собой не привозили… Просто записывали.
На третий год я снова поднял руку — тогда уже приехал тот педагог, у которого я после учился. Он спросил: «Есть желание? На каком инструменте хочешь?» Я говорю: два раза меня не позвали, но в вашей школе точно учится мальчик, чуть старше меня, он играет на черной дудочке. «Кларнет», — сказал он. Так все и случилось.
Через год мне пришлось выбирать: или я бросаю музыкальную школу, или езжу в нее за 11 километров, через два села. Учеников стало так мало, что преподавателям не было смысла приезжать к нам — «в филиалы», как это называлось. Шли девяностые… По ученическим в автобус брали не всегда. «Иди пешком», — говорили водители не один раз. И я катал на велосипеде. Зимой хотел все бросить, но мой педагог звонил домой родителям и кричал в трубку: «Не слушайте его!»
В первых классах родителей нельзя было обмануть. Они у меня поющие, народные вокалисты, я бы сказал. А преподаватель давал играть такие песенки, которые на слуху: «Лисичка», «Зайчик серенький» и другие. Стоило взять не ту ноту — мама слышала.
У дедушки был геликон — это такая медная труба, которая «надевается» на тело музыканта. Но он не играл на нем, насколько я знаю. Похожие сузафоны я потом видел в военных оркестрах. После музыкального училища пошел служить.
Военный парад на День Независимости — это умопомрачительное мероприятие. 38 градусов в тени, а ты в каком-то валяном кожухе донского казака. И еще надо идти, потому что это дефиле, и надо играть. Музыканты падали. Впрочем, доставалось и служившим вместе с нами водителям, которые возили начальство. Им приходилось ночами переписывать партитуру — за ночь по три экземпляра для утреннего выступления. И это не зная нотной грамоты! Хотя было на службе и много хорошего: с военным оркестром Министерства обороны я объездил полмира — музыканты-то были очень высокого уровня.
Если долгое время не играешь, а потом берешь кларнет, начинаются головные боли. Мы же задерживаем дыхание. Такого кислородного голодания нет, даже когда ныряешь. Поэтому я родителям всегда говорю: первый месяц-два нужна будет особая гимнастика, она поможет поставить правильное музыкальное дыхание.
Кларнет — духовой инструмент. Он раскрывается только с помощью музыкального дыхания. Конечно, есть и другие тонкости. Например, чтобы атаки были сильные, нужно правильно отбивать языком трость. Также многое зависит и от «полетности» пальцев.
В музыкальном училище я играл с шести утра до десяти вечера, оставался там и на обеденный перерыв — в свободных классах мог доучить то, что не доучил. Потом даже были проблемы с желудком. Но я боролся за то, чтобы стать музыкантом. И сейчас стараюсь оставаться «в репертуаре». В машине у меня всегда музыка: услышал новую интересную аранжировку — сыграл. А вот в наушниках музыку не слушаю — не тот звук.